4.5 Философия безысходности по Чехову.

«Дядя Ваня» - быть может, не самое яркое и запоминающееся произведение Чехова. Однако оно таит в себе такую смысловую суть, которую будет под силу понять и принять только читателю поистине философского склада ума. Более того, именно эта пьеса во многом является квинтэссенцией чеховского мировоззрения, той специфической философии Антона Павловича, которая наполняет все его творчество. В данной работе мы поговорим именно об этом взгляде на мир, о том, что можно было бы назвать философией безысходности по Чехову.

Мировоззрение Антона Павловича занимает исследователей именно по той причине, что, будучи невероятно простым в своей сути, оно парадоксально отражает самые сложные аспекты человеческого бытия. Страдания души человеческой, оказавшейся запертой в пошлом и душном мире, в окружении нелепых и пустых занятий, в постоянной меланхолии, в плотном кольце ангедонии. Это и скука, и лень, и печаль, и равнодушие. Словом, все то, что принято называть русской хандрой, только с примесью чего-то гораздо более глубинного и тяжелого, когда измученная душа в порыве отчаяния кричит, молит о спасении, а в ответ получает только равнодушное молчание отупевшего мира. Это то, что мучило Чехова на протяжении всей жизни и он снова и снова возвращался к описаниям этих простых сцен трагедии обыденности, с ее опостылевшим бытовым наполнением, с пошлостью и мещанством. Воистину, только русский человек может подлинно впасть в депрессию от осознания того, что мир, в котором он живет, так прост и примитивен. И что бы ты не делал, чему бы не посвятил свою жизнь, обязательно наступит момент, когда, подобно дяде Ване, ты осознаешь, что жизнь твоя прошла даром, никчемна и ты не чувствуешь никакого удовлетворения. Не станем утверждать, что такая точка зрения обязательно объективна. Напомним, что здесь мы рассуждаем именно о том, как это воспринимал Чехов.

Годы тут ни при чем. Когда нет настоящей жизни, то живут миражами. Все-таки лучше, чем ничего.

«Дядя Ваня» встречает нас традиционной для чеховских пьес обстановкой идиллической русской усадьбы, внутри которой разворачивается настоящий ад страстей, сожалений, неудовлетворения, нелюбви. Это произведение можно назвать историей, в первую очередь, именно о неудовлетворенности. Каждый из героев пьесы не рад своей жизни, каждый, словно бы, не на своём месте. Вот бы быть в чужой шкуре, тогда и пожить можно! Такая простая жизненная правда, но как её показывает Чехов? Тихая ленивая жизнь героев является олицетворением глубокой депрессии, когда от внутренних обид и переживаний в людях не остаётся ни сил, ни желаний. И вот эта ленивая жизнь в третьем действии пьесы оборачивается скандалом, когда все накопившиеся претензии в один миг изливаются. Но… в лучших традициях философии безысходности, пуля летит мимо, скандал заканчивается унылым примирением, любовь, томящаяся в сердце юной девушки, никому не нужна. И, как же это истинно! Разве не так и бывает в реальной жизни? Каждый сталкивался с ситуацией, когда на сжигание мостов, начинание новой жизни или даже банальный адюльтер просто не остается сил, потому что душа истомилась в этой порочной неге житейской безысходности.

И ведь нельзя сказать, что герои не жили, ничего не делали. Дядя Ваня, Астров и Соня упорно трудились, не жалели себя и своих сил. Серебряков строил карьеру. Елена Андреевна удачно вышла замуж. Каждый к чему-то стремился и чего-то достиг, но почему же они так несчастны? Почему достижения и результат их жизней обернулись жалкой горсткой золы? Что это за жизнь такая, в которой все получается так мелко и пошло, когда даже на унылую измену и то, словно бы, лень отважиться? В этих вопросах и таится корень чеховской философии безысходности, которая в полной мере излагается в «Дяде Ване» и читатель по прочтении пьесы, если и не сможет точно сформулировать данное мировоззрение, точно его почувствует.

Я работаю, - вам это известно, - как никто в уезде, судьба бьет меня, не переставая, порой страдаю я невыносимо, но у меня вдали нет огонька. Я для себя уже ничего не жду, не люблю людей. Давно уже никого не люблю. (Астров).

Однако самое интересное и, если хотите, великое, что есть в этой пьесе – ее финал. Не будет серьезным преувеличением сказать, что он ошеломляет. Это очень философский, полный обреченности и смирения, очень чеховский конец истории.

Мы, дядя Ваня, будем жить. Проживем длинный-длинный ряд дней, долгих вечеров; будем терпеливо сносить испытания, какие пошлет нам судьба; будем трудиться для других и теперь, и в старости, не зная покоя, а когда наступит наш час, мы покорно умрем и там за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и бог сжалится над нами, и мы с тобою, дядя, милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и на теперешние наши несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой — и отдохнем. Я верую, дядя, я верую горячо, страстно...

Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах, мы увидим, как все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка. Я верую, верую... (Вытирает ему платком слезы.) Бедный, бедный дядя Ваня, ты плачешь... (Сквозь слезы.) Ты не знал в своей жизни радостей, но погоди, дядя Ваня, погоди... Мы отдохнем... (Обнимает его.) Мы отдохнем!

Когда Соня произносит свой знаменитый монолог об упокоении уже в ином мире, обреченность и бессмысленность жизни героев достигает своего апогея, превращая эту историю в уже по-настоящему страшное произведение. Ведь понимаешь, что оно о безысходности человеческого бытия. Безусловно, не у всех жизнь такая, как у дяди Вани, а может и у всех...