4 Дзюнъитиро Танидзаки, Мелкий снег. Роман

Дотошно и последовательно японский писатель Дзюнъитиро Танидзаки излагает события семейной хроники в трех частях «Мелкий снег» (тридцатые годы прошлого века в Японии, перед войной). Написано по-европейски, но в смысле статичности и ситуативных повторов это еще и покруче, чем раздражающий, как заезженная пластинка, роман Теодора Драйзера «Сестра Керри». Если с чем сравнивать из русской прозы, то это очень похоже по стилистике на романы Гончарова «Обломов» и С.Т.Аксакова «Детские годы Багрова-внука», но только все обоснования в японском романе даны с позиций женщин. В романе Танидзаки, кстати, действует немецкое семейство Штольцев и русское Кирилленок, так что, не исключено, он впрямую и почтительно поддразнивает Гончарова. Это лишь догадка, но знаете еще почему реалистичная? Потому что и холостяк и домосед Гончаров, в своем кругосветном путешествии посетив Японию, в дневниках также сильно ругал японцев и потешался над ними, что они не способны ничего решить, никаких даже текущих и неотложных вопросов, без согласования с вышестоящим начальством. Японцы много и вежливо кланялись и оставляли все нужды русских кораблей без внимания в надежде, что путешественники сами поймут, как все в их стране устроено. А устроено у них все по русским пословицам «чин чина почитай» и «рука руку моет», то есть по коррупционным составляющим.

Из романа «Мелкий снег» следует, что это не коррупция (ну, разве только подарочная, мелкая, знаки внимания), а образ жизни, исторические традиции, повседневность как она есть, изоляция, самоизоляция и замкнутость. На фасаде вечное радушие, улыбка и согласие, а все решения — с заднего входа. Две старшие замужние сестры Цуруко и Сатико пытаются, не в ущерб своему благосостоянию и знатности, устроить судьбы двух незамужних сестер, Юкико и Таэко, причем, поскольку род почтенный и с амбициями, женихов кроткой, послушной и робкой Юкико постоянно бракуют (извините за каламбур), отвергают (то пьяница, то стар, вдов и с детьми, то худороден), а самая младшая Таэко тем временем и в такой пиковой ситуации все больше отвязывается и своевольничает, потому что ей-то, пока не замужем Юкико, и вообще надеяться не на что. Таковы правила, старшие опекают младших. Ребята, в России это называется «дедовщина» и применяется (въяве, открыто) почти исключительно в армии, а в Японии, вот видите, стиль повседневной жизни. В Европе и в России в эти годы на аристократов уже плевать хотели, а в Японии сливки все еще не смешивались с молоком. Бедная Юкико, настоящая белокожая японка, кимоно на ней даже ненароком не распахнется, истинный человек в футляре по сдержанности, красавица, а старшие сестры используют ее как еще одну служанку. Она обслуживает интересы всех трех сестер, а сама не может даже сосвататься удачно, потому что решает-то не она, а «главный дом». Японские мужчины, которые, в общем, бегают по периферии представления, вроде кукол того же театра Кабуки, поражают инертностью. Мужья старших сестер мало того что примаки, то есть прилепились к женам, взяты в дом со стороны, «усыновлены», так еще и банковские чиновники оба, а поклонники, точнее женихи Юкико и Таэко швартуются и отплывают как чужестранные корабли. Не дозволено кораблям вставать на катки и передвигаться посуху. Правда, японки в романе заняты только домом и не работают, но ведь они аристократки, на содержании высокооплачиваемых мужей и на попечении дворни (точнее, только служанок, а сервис уже общепринятый, городской и европейский). Героини романа много передвигаются и все перемещения дотошно описаны, но динамики нет, сюжета и развития, и перемен нет, а вместо них мертвая зыбь, терпение и ожидание. Вот всё как оно дано, так и есть, дневниковая констатация. Не происходит ничего без одобрения верхов, а низы несчастны и не устроены. Ну, налетит ураган, случится наводнение, вот и все перемены, а лица — статичные и несменяемые куклы, вроде тех, что от скуки мастерит «талантливая» Таэко. По сходству фигур некоторые вроде как даже напоминают мои нынешние родовые (и старая дева была, нянька чужих детей, и примаки незаконнорожденные, взявшие всю власть в свои руки, и вечная невеста Юкико), но реалии нашей русской жизни кажутся мне еще гаже, чем японские почти сто лет назад. Нет движения, бляха-муха, умираем в Рутине : «Кто жил здесь, вдыхая// Губительный тлен,// Кого убивала рутина?».

Танидзаки показался мне немного доходчивее, чем Кавабата или даже Кэндзабуро Оэ, - или, может, я постарел и примирился с тем, что стоялая лужа (стоялая лужа, Гаврила Романыч, а не «река времен») всех сжует, переварит и разложит. Мы ведь не живем, мы как бы чего не вышло боимся. Не любопытство, не сюжетный интерес, а яркие детали чужого быта (суси с шевелящимися креветками), некая зубная нудная боль рутинной обыденности — вот что побуждает к чтению этой японской книги. Но извлечен и полезный урок; у меня уже был опыт русской советской жизни, а вот и его подтверждение из Японии: обидно, что мы такие покорные, церемонные, жалкие, под жадными, эгоистичными и расчетливыми стариками ходим. Ну что вот, дотерпели те же японцы, через четыре года на их города повалятся многотонные авиационные и атомные бомбы, станет не до цветущей сакуры и не до сватовства. Жаль Юкико! Жаль и Ивина, который так пострадал от родственников-разбойников. И вообще, вы уверены, что мы дожидаемся лучшей доли? Лагерь-то у нас теперь один, капиталистический, - бараки разные...

Источник