4

Долго остывала после прочтения, эмоции улеглись и ощущения остались весьма сумбурные. Анатолий Кузнецов — интересный писатель. Мне абсолютно не нравится, как он пишет. Повествование то бежит стремительно, то провисает, то недосказанность, то растекание мыслью по древу, то подвисает сюжет, то какой-то кусок вырван... Язык немного неуклюжий, манера иногда не по-хорошему дневниковая лытдыбровская, когда не понимаешь, зачем в хорошем тексте вдруг возникает отрывок ни о чём. Иной раз кажется, что он и вовсе не умеет строить повествование и получается "пишу, как пишется".

Но зато о чём он пишет! Это бомба. Даже через немного неуклюжие конструкции ощутимо тянет холодком от словно проклятого Бабьего Яра. Особенно ужасно было даже не описание зверств, не расстрелы, голод или мародёрство (даже не катание на заледенелых трупах с горки, как на санках) — а история о том, как Бабий Яр с прилежащим куском города смыло и... Смыло информацию об этой трагедии. Реальность творят победители информационной войны, где с одной стороны окопов — простые граждане, с другой — государство и историки на его службе. Весь роман, весь "Бабий Яр" вовсе не про ужасы войны фактической, а про ужасы войны фактологической. Анатолий был там, видел всё, и это всё оказалось совсем не тем, что до сих пор учат на уроках истории, не говоря уже про времена СССР. Из романа мы узнаём, как же много лжи и недомолвок сконцентрировалась вокруг одного крошечного пятачка земли в Киеве. Не о дезинформации общей, не о цензуре советской, как таковой — нет, с нами говорит один-единственный человек только о том, что он видел сам. И это оказываются две абсолютно разных вселенные.

Узнать сейчас правду, пусть и правду глазами одного человека, можно только через скудные воспоминания очевидцев. Что интересно, мне совсем не показалось, что в книге были антисоветские мотивы. Они были антисоветскими ровно настолько, насколько вообще были направлены против жестокости и несправедливости, как таковой, неважно происходила ли она от немцев, советских служб или собственных собратьев-украинцев, продававших соседей на убой за подачки. Злоба по отношению к СССР появилась уже позднее, когда цензурный режим нехило потрепал рукопись романа.

Зато пресловутая "потрепанность" рукописи создала удивительный эффект. Текст мы читаем сразу на трёх слоях. Первый слой — обычный шрифт, то, что было напечатано после цензуры. Курсив — то, что цензурой было вычеркнуто. А в квадратных скобках добавлены поздние мысли автора. Получается едва ли не самый настоящий метатекст, части которого скрепляются через года. Пожалуй, именно это (плюс красочность эпизодов) и позволяет сказать, что, несмотря на свои недостатки, книга блестящая. Может она и должна быть такой, немножко корявой, с сучками и задоринками. Потому что жизнь наша тоже отнюдь не гладкое литературное произведение.

Почитать книгу, мне кажется, стоит всем. Только особенно впечатлительным личностям — с запасом корвалола и валерьянки.