5

Лес густел медленно и незаметно, как кисель.

Мне было лет 16, когда школьная подружка принесла мне брошюрку из серии «Психология школьнику» и сказала: «Держи. У нас дома такую фигню никто не читает, а тебе может понравиться». Я открыла ее и с первых же страниц поняла, что мне такое точно понравится.

Не помня себя от страха, Петропавел хрипло выкрикнул в никуда:
– Эй, выходи на честный бой, Муравей-разбойник!
– Как бы не так! – богатырский пописк приобрел еле уловимые очертания слов. – В честном-то бою ты меня победишь. А ты вот попробуй в нечестном победи! Мне в нечестном бою нет равных.

Официальная аннотация к этому изданию 1989-го года выглядит так: «Автор книги в остросюжетной форме демонстрирует нам те парадоксальные ситуации, в которые попадает герой, пытаясь найти «здравый смысл» в классических произведениях […]. Приключения героев служат поводом для серьезного разговора о природе художественной условности, о сложных взаимоотношениях между реальной и художественной действительностью». О природе литературы я в те годы еще не думала, но сюрреализм «Между двух стульев» попал в точку: мне уже тогда нравилось то, что впоследствии я сформулирую для себя как пограничное между «нормальным» и «ненормальным». В книге есть такой персонаж – Смежная Королева: она и внешне слеплена из двух половинок – красавицы и уродины – и разговаривает на чудовищной смеси молодежного сленга и высокого стиля.

Петропавел вздохнул и, глядя на дверные проемы, поинтересовался:
– Что это у Вас тут все так распахнуто?
– Видите ли, это смежная комната – я сама балдею!
– Смежная – с чем?
– Не Ваше собачье дело, с Вашего позволения. – Она отвратительно мило подмигнула и снизошла: – Смежная – со всем миром! С первого раза весьма затруднительно врубиться, но это кайф! – Смежная Королева подозрительно прищурила левый глаз: – Вы, может быть, вообще не любите идею смежности? Или просто пока не въехали?
– Не въехал, – блеснул Петропавел. – Смежности, простите, чего – чему?
– Смежности, позвольте, всего – всему! Это в высшей степени соблазнительная идея – смежность, я от нее тащусь по всей длине!

Стилизации, каламбуры, неожиданные ассоциативные связи – в клюевском тексте этого так же много, как в стихах моего любимого Александра Левина. Я пленялась этими приемами еще тогда, когда мало что понимала в литературе и лингвистике. Я в те годы и музыку слушала так же: смысл английских текстов был мне неизвестен, но интонаций казалось достаточно, чтобы видеть яркие образы. Гораздо позже я стала понимать, как строится художественный текст. А вот умение слышать музыку языка, отслеживать в текстах не просто неблагозвучия, а тонкие огрехи вроде неточных синонимов и неудачных стечений слов – этому я обязана книгам, прочитанным еще в школе, и в их числе – «Между двух стульев».

– Это офигительно огорчительно... – непоследовательно заметила собеседница.

Что же касается главной темы книги – художественной действительности и ее связи с реальностью – то должна сказать, что я сама еще не до конца поняла, где проходит их граница. Когда-то я была тем придирчивым читателем/зрителем, который в книгах и фильмах ищет блох и, поймав одну, с гордостью демонстрирует ее окружающим. Со временем я научилась прощать эти мелочи, если автор добился главного: заставил меня поверить в сам дух происходящего на экране или на страницах романа. Я по-прежнему учусь читать между строк, видеть за поверхностным, бытовым слоем истории более глубокие пласты, воспринимать метафоры не на уровне фразы, а на уровне всего романа или повести. Я по-прежнему очень ценю точность деталей: она создает для меня иллюзию максимального погружения в авторский мир. Но я знаю, что любой анахронизм может быть оправдан, если он не нарушает общей картины. Я перестала бояться вот этого «шаг влево – шаг вправо приравнивается к побегу». И если я вижу, что кто-то другой – или я сама – перестает за деревьями видеть лес, первое, что мне приходит в голову, – подсунуть этому человеку «Между двух стульев» Евгения Клюева.

Самый лучший дом на свете