5 «Ой, как на матушке на Руси были времена лихие, Господи спаси…»

…Грозный царь правил свой закон
Да любил звон булата да колокольный звон…
Ой, как царь-батюшка на Руси
Учинил опричнину, Господи спаси…
Чтоб сподручней извести врагов,
Из простых стрельцов сделал лютых псов…

(Павел Смеян «Сказ»; из рок-оперы «Слово и Дело»)

Этот роман многие (в том числе мои хорошие интернет-приятели) упрекают за однобокое изображение грозненской эпохи, опричнины и собственно царя Ивана Грозного – и я, в общем-то, со всем этим полностью согласен (хоть и против идеализации – но да, и против однозначного очернения тоже, и к Ивану Грозному тоже отношусь с большой симпатией, хотя, снова-таки, отнюдь его не идеализирую), но всё же из художественной литературы про означенную эпоху это произведение – едва ли не лучшее (среди тех, что попадались мне до сих пор, лучшее однозначно и на порядок выше всех остальных). Всё-таки Толстой пишет невероятно талантливо и мастерски, у него прекрасный, богатый и поэтичный язык (честно – даже просто описания одно удовольствие читать, и в целом книга как таковая без лишних слов прекрасна), и пусть я тоже далеко не всегда разделяю его (временами – будем честны, откровенно навязываемый) взгляд на персонажей, но это не мешает мне в них (персонажей) верить и наслаждаться книгой в целом. И история как таковая – да, история как таковая мне очень даже понравилась. К персонажам (и в особенности – к авторскому взгляду на них) вопросы порой есть, но к сюжетным поворотам вопросов нет никаких.
Персонажи. Да, Толстой откровенно восхищается своим Никитой Серебряным (хоть и всё-таки называет его простоватым), а я им отнюдь не восхищаюсь. Да, простота князя Серебряного – вот уж точно та, что хуже воровства. Недаром книжный Борис Годунов (вот кто мне у Толстого, кстати, понравился) всю книгу боялся попыток князя с ним дружить – потому что князюшка наш из тех, что, попав в опалу и будучи уже ведённым на казнь, радостно крикнет тебе, стоящему в толпе: «Друг, как я рад, что ты пришёл со мной проститься!», даже не задумавшись, что, во-первых, этим запросто может навлечь опалу и на тебя, а во-вторых, что ты, в отличие от него, может, и не хочешь отдавать свою жизнь за здорово живёшь. Господь упаси от таких друзей. И винить их вроде бы не в чем – и подставят на голубом глазу.
Отношения князя Никиты с его возлюбленной Еленой тоже вызывают очень много вопросов. Ты её любил, тебя отправили на пять лет в Литву. Ей сейчас 20, а тебе 25, значит, тогда ей было 15 – как раз тогдашний возраст невесты. Ты её любил – так почему не женился перед отъездом? Если считал слишком юной (но считал или не считал – а ведь любовные речи уже вёл!) – так не делал бы чего полагается в брачную ночь, уехал бы так, оставил нетронутую. Но зато была бы уже мужняя жена, никто не смог бы домогаться сватовством, как князь Вяземский. А овдовела бы – ну, так после года траура вдова спокойно могла бы снова замуж выйти. А так – и не женился, и даже не обручился (!!!), но что-то ещё пытался на неё поначалу морду кривить, что за другого вышла, и не сразу успокоил, что ничем она перед ним не виновата. А ты её хоть чем-то защитил, на пять лет (!!!) в Литву уезжая? Да она вообще имела полное право за это время тебя разлюбить и полюбить хоть того же Вяземского. Ну правда – молоденькая совсем девчонка, и даже помолвки не было. Вообще ничего не должна, получается.
Ну, и, конечно, да. Толстой позиционирует всё того же князя Никиту как безгрешного и чуть ли не святого – но целовать через забор всё ту же Елену, ныне жену своего доброго друга, князюшка опять-таки не побрезговал. Не удержался? Но ведь не пьян был. И Елена не пьяна. Оба в здравом уме и трезвой памяти. Так что да, никто не свят. Ну, кроме разве что Василия Блаженного.
И, конечно же, то, как князь Никита боялся сесть за один стол с Фёдором Басмановым, (предположительно) плясавшим перед царём в летнике, это в аккурат на тему о латентных геях, которые считают, что как за один стол с геями явными разок сядут – так сразу и сами, прощения просим, опетушатся. Так и хочется сказать, что боялся князь не сдержаться в случае с Басмановым так же, как, хе-хе, в случае с Еленой (через забор, ага… а тут ведь даже и не через забор, а в персидском походном шатре, да на шёлковых подушках, да за задёрнутым пологом!..), – потому что иначе чего же бояться.
Фёдор Басманов. Да, хотел этого Толстой или не хотел, но Фёдор Басманов действительно получился у него хоть и эпизодическим, но наиболее ярким, неоднозначным, живым и потому интересным персонажем. Поэтому абсолютно ничего удивительного нет в том, что многих (и меня в том числе) он в этой книге цепляет гораздо больше якобы идеального (а на самом деле тоже совсем не идеального) главного героя. Соглашусь только, что про цвет его волос следовало бы упомянуть во время первого появления персонажа, а не когда уже с татарами бились.
И эпизод с казнями очень впечатляющий.
Вообще, второстепенные герои у Толстого часто очень хороши. Те же разбойники – и Ванюха Перстень, и дедушка Коршун, и Митька. Митька – вообще лучше всех!
Ну, и Иван Грозный изображён хоть и больше с отрицательной стороны, но тоже не совсем с отрицательной – и тоже можно сказать что вполне неоднозначен.
Чересчур однозначным, конечно, получился Малюта Скуратов (хотя, в отличие от Алексея Басманова, Толстой хотя бы не отказал ему в отцовской любви к сыну). И тупой садист, и даже на лицо урод – ну как же без этого. Вот прямо каждый жестокий палач – непременно садист по природе (а не просто потому что служба у него такая) и, разумеется, уродлив внешне. Как же садизму-то на внешности не отпечататься. Ехидничаю, ага.
Некоторые жалеют, что Серебряному в конце не судилось счастья с Еленой, – а вот я этому был как раз рад. И не потому что они мне так уж не нравились (пусть я, в отличие от Толстого, и не идеализировал Серебряного, но и неприязни он у меня не вызывал – а Елена вообще несчастная двадцатилетняя девчонка, как никто другой в этой книге жертва своей эпохи… хоть и на её счёт мне хотелось сказать, что раз согласилась выйти за Морозова и быть ему верной женой, так ничего было целовать через забор Серебряного, или тогда набралась бы храбрости признаться Морозову ещё когда сватался, дескать, боярин, ты говоришь, что любишь меня как родную дочь, вот и я тебя как отца, будь мне отцом и спрячь где-нибудь, защити, а как жениха я люблю другого… но ладно, ладно, все не святы, да) и я не хотел им счастья, а потому что – да, в данном случае реалистичная концовка была куда лучше (возможной) романтичной. Пусть так. В духе эпохи – и со светлой грустью. О чьей судьбе я здесь пожалел, так это о судьбе Максима Скуратова – хотя и её Толстой описал со свойственной ему поэтичностью.
По поводу некоторых исторических неточностей – да, это художественное произведение, а не исторический очерк, а в художественном произведении (и почему-то в особенности – в лучших художественных произведениях) без некоторых исторических неточностей не получается никак. И здесь они не такие, чтобы ни к селу ни к городу были или раздражали. И о некоторых из них Толстой пишет сам, что они имеются, а о которых не пишет – что ж, при желании всегда можно поискать информацию и разобраться, что к чему. Был ли у Малюты Скуратова взрослый сын, гонялся ли князь Вяземский за боярыней Морозовой, когда на исторической арене появился Борис Годунов и кого, в каком году и за что казнили.
И в целом – да, в целом я эту книгу очень полюбил. Крайне редкий случай – когда я не согласен с довольно категоричной оценкой, даваемой автором персонажам, но это ничуть не снижает мою любовь к книге.