5 Дневник палача

Если вы такой же любитель исторической прозы, как и я, то не спешите браться за «Праведного палача». Да, книга в самом деле достойная, и проделанная автором работа просто поражает, но стоит взвесить все за и против, прежде чем отправиться в удивительный и завораживающий мир средневековой Германии.

Вся соль тут вот в чем: рассчитывая прочитать добротный исторический роман, вы, несомненно, разочаруетесь с первых же страниц «Палача». Потому что это отнюдь не художественное произведение, а скорее его можно отнести к жанру научно-популярной литературы. Историческое исследование – вот, пожалуй, какой термин самым достоверным образом отражает суть творения Джоэла Харрингтона.

И пусть во время чтения я чувствовала себя отчасти обманутой в своих ожиданиях, я не могу не восхититься работой писателя. Какой колоссальный труд был затрачен на её создание, чтобы собрать воедино все кусочки паззла и представить на суд читателя полноценную картину жизни и быта той давно ушедшей эпохи!

Джоэл Харрингтон изучил не только непосредственно сам первоисточник – дневник Нюрнбергского плача Майстера Франца, но и все городские хроники того времени, сопоставляя их между собой, чтобы наиболее полно и приближенно к реальности воссоздать дух и колорит средневековой Германии без искажения реальных фактов.

Писатель рассказывает нам об особенностях административно-территориального устройства страны, о законодательной базе, традициях и обычаях, о социальных классах, быте людей, их нравах и видении мира, о тогдашних взглядах на мораль, нравственность и справедливость. Получилось на редкость масштабное и многослойное изображение Германии XVI века.

Отношение к палачам во все времена и во всех государствах было крайне неоднозначное. Их боялись, их избегали, они и их семьи были буквально изгнаны из социума: их не допускали в пивные, на танцы, ярмарки, праздники, не звали в гости и не приходили в гости к ним. Что-то вроде касты неприкасаемых в Индии. Считалось ничем не поправимым позором просто перекинуться парой слов с палачом или членом его семьи прилюдно – человек, осмелившийся на такой смелый шаг, становился отшельником, как и сам палач.

Германия не была в этом плане исключением – на долю Майстера Франца, чей отец из вполне респектабельного и благопристойного горожанина по мимолетной прихоти правителя превратившийся во всеми презираемого и внушающего страх душегуба, пришлось немало унижений и тягот в связи со своей профессией.

Но личные качества Майстера Франца, такие как порядочность, исполнительность, безупречная трудовая дисциплина, отсутствие пагубных привычек, в итоге взяли вверх над вековыми предрассудками и сумели обеспечить ему и его семье устойчивое финансовое положение, уважительное отношение со стороны руководства и граждан и возможность обширной врачебной практики среди населения, доверявшего целительным способностям палача. В итоге статус палача впервые обрел относительную социальную устойчивость, и его трудовая деятельность утратила значительную часть ореола презрения и стыда.

В дневниковых записях Майстера Франца, несмотря на максимально обезличенную манеру письма, можно проследить отношение палача к своим жертвам и вершимому им правосудию, на что и обращает внимание читателей Харрингтон. Складывается впечатление, что палач черпает силы для совершения своих обременительных кровавых обязанностей в мыслях о возмездии и восстановлении справедливости.

Но в те времена судебное наказание преследовало еще одну важную цель – укрепить тем самым государственную власть, заставив людей бояться нарушать закон. Именно поэтому казни и телесные наказания носили публичный характер – чтобы другим неповадно было.

Интересно, что многие юридические и социальные нормы тех времен находят отражение и в наши дни. Так, например, предумышленность преступления служила и продолжает служить отягчающим обстоятельством для обвиняемого. У Майстера Франца наиболее возмущение вызывали именно те преступники, которые на трезвую и холодную голову вели подготовку к будущему убийству. Зато к обычной поножовщине после распития спиртного и власть, и общество относились более снисходительно в отличие от современной системы правосудия.

Самым поразительным для меня различием стало (после способов совершения казни, разумеется) отношение к ворам-рецидивистам. Даже кража такой безделицы как банка мёда могла оказаться роковой для незадачливого вора, пойманного за кражей энное число раз.

«Как общество может повесить человека за кражу меда?» – спрашиваем мы. «Зачем человек постоянно рискует быть повешенным, воруя мед?» – удивляется Франц.

Конечно же, самыми шокирующими для читателя будут описания пыток и способов смертной казни. Просто в голове не укладывается возможность легитимного истязания человека и умерщвления самыми изощренными способами. Радует, что во времена Франца становится выраженной тенденция к гуманизму – среди назначенных судом методов казни преобладали повешение и обезглавливание мечом (что гораздо выглядит всё-таки чуточку более человечно на фоне сожжения заживо или четвертования). Кстати, именно меч считался самым достойным способом встретить смерть – многие приговоренные к смерти молили о замене наказание обезглавливанием.

Кстати говоря, приводить в исполнение назначенные судом наказания и казни не было столь простым делом: для этой должности назначался даже особый экзамен «включающий не только письменную, но и практическую часть, призванную определить, умеет ли заявитель пытать, не ломая костей, сжигать трупы так, чтобы оставался лишь пепел, и насколько мастерски он владеет приспособлениями для допроса и казни».

Довольно иронично в этом плане звучит термин «хорошая смерть», не раз употребленный писателем на страницах книги. По меркам XVI века таковой смертью считалось раскаяние, признание вины и обязательное религиозное искупление, а в конце – достойное поведение на самой казни. Казнь же считалась хорошей, если голова была отрублена с первого раза, приговоренные к утоплению не всплыли, а те, кому было положено сгореть заживо, умерщвлялись перед костром, дабы не слишком смущать своими криками публику. Вот такие вот средневековые представления о том, «что такое хорошо, а что такое плохо».

Автор и сам не раз иронизирует по поводу варварских представлений о законности и справедливости немецкого общества того времени.

Разумеется, если бы все жители Нюрнберга были и впрямь столь честны, городу вряд ли бы понадобились услуги нового палача.

– вот пример одного из таких остроумных замечаний писателя.

Харрингтон определенно знает толк в написании исторических исследований – в процессе чтения у тебя не возникает ощущения, будто читаешь какой-то учебник истории. Нет, всё максимально ёмко, лаконично, с минимумом архаизмов и непонятных слов, и что самое главное – интересно.

Но чего мне не хватило, так это личности самого автора личного дневника – того самого нюрнбергского палача. Знаю, что писатель ставил своей целью изобразить целую эпоху, а не самого Майстера Франца, поэтому обошелся без средств художественной выразительности и додуманных им самим внутренних монологов героя. А ведь это как раз то, чего так ждет читатель – узнать побольше о самом главном герое, о том, кто своим примером доказал правдивость утверждения, что

Судьба творится человеком, а не наследуется им.

Но, несмотря на этот существенный для меня минус, оценить работу писателя меньше чем на пять баллов не могу. Прекрасная и талантливая исследовательская работа.