4

Шмелев пишет просто чудесно. Вначале читалось чуть затянуто, но мало-помалу повествование развернулось и потекло широким привольным потоком - и захочешь вынырнуть, да не сможешь. Книга о детстве, но особенная. Мы не найдем в ней описания шалостей, приключений, веселых игр - зато как много о церковных праздниках, молитвах, постах, работе и досуге взрослых! Но роман писался в эмиграции. Поэтому из каждой строчки так и сочится тоска по милому Замоскворечью, мирному купеческому быту, где религия и православные обычаи - главное в жизни.

Здесь, конечно, многое идеализировано. Как эмигрант, Шмелев видел в дореволюционной России и патриархальном укладе только светлые стороны. Каких-либо трудностей он просто не замечает, либо не помнит. И люди, окружавшие его в детстве, как чудесно, по-доброму они выписаны! Горкин, Василь Василич, Аннушка, прочие работники - все они ласковы, великодушны, преданы своим хозяевам, живут вполне пристойно... А образ отца - прекраснейшего, святого человека! Так ли было на самом деле? Трудно сказать. Может быть, в семье Шмелевых и правда было все идеально - и дружно, и свято, и работники на них молятся, и все друг друга обожают. А возможно, мальчик, рано потерявший отца, в своем воображении наделил его этой идеальностью?

Но при всей этой чрезмерной благости, читается необыкновенно приятно и светло. Здесь столько воспоминаний-ощущений! Запахов, звуков, солнца, пения, молитв, ласковых слов... Столько патриархального, степенного замоскворецкого быта! Это в прямом смысле слова Счастливое Детство - по крайней мере, таким оно навсегда осталось в памяти автора.

Завтра сестрицы срежут все цветы в саду на наши казанские хоругви: георгины, астры, золотисто-малиновые бархатцы. Горкину хочется душу на святом деле положить, он все Спасы носил хоругви, кремлевские ходы ночные были... Отец шутит: "Как тебе в рай-то хочется... напором думаешь, из-под хоругви прямо..." А он отмахивается: "Куда мне, рабу ленивому... издаля бы дал Господь лицезреть".