3.5 В чём сила национальной литературы?

Геннадий Шупенько – известный критик белорусской литературы. Поэтому неудивительно его обращение к творчеству классика – Ивана Мележа. Стоит сказать, что «Настоящее – остаётся» - скорее эссе-рассуждение о судьбе белорусской литературы в общем, её непростом многострадальном пройденном пути, нежели об И.П. Мележе в частности.

При этом автор попытался вплести «раздімы сіні васілёк» в общее полотно мировой литературы, показать ту роль и заимствование, которые литература белорусская внесла в мировое наследие. Просто удивительно, каким образом Г. Шупенько вплетает в общую нить повествования цитаты и судьбу Марка Твена, «национальный дух» Гегеля, польского классика Ю. Крашевского, русского В. Распутина и… даже необычайно плодовитого японского автора детективов Диро Акагава. Автор говорит про видимую на первую взгляд бедность отечественной литературы, в первую очередь по количеству выпущенных произведений.

«За больш чым семдзесят гадоў усяго крыху больш за семдзесят беларускіх аўтараў асмеліліся азначыць свае творы магічна-страшнаватым словам “раман”. Калі нават палічыць усе гэтыя творы за раманы, дык і то выйшла іх у свет менш за две сотні, а сярод іх не менш чвэрці напісана па-руску. А некалі ж адзін толькі пісьменнік Юзаф Крашэўскі напісаў каля 500 раманаў, а ў наш час японец Дзіро Акагава ўжо ў 36 гадоў меў 99 дэтэктыўных раманаў».

Сравнение действительно удивляет и идёт далеко не на пользу белорусской литературе. Народ, по словам автора, всё чаще теряет представление о себе, «как о величине положительной в человечестве», утрачивает великую любовь и гордость за своё наследие. И чтобы этого окончательно не произошло, нам жизненно необходимы такие поистине «народные романы», полные открытий в осмыслении жизни человека, судьбы его народа. И только пройдя через сознание нескольких поколений читателей, мы можем назвать такое произведение поистине народным.

Так почему же народ, у которого есть первый восточнославянский первопечатник Франциск Скорина, «мировая звезда» Нколай Гусовский…, литература которого смогла выдержать «апокалипсис» 30-ых годов, сломивший многих других, - почему же не родились с тех пор у него новые «Люди на болоте», классики, сумевшие заставить прислушаться, заговорить неподдельно живим голосом своего народа? Этот поистине важный и болезненный вопрос волнует автора. Одна из причин, согласно Г. Шупенько – слепое подражание молодёжи Западной волне.

«Ну што ж! Не супраць мы прачытаць і свае дамарошчаныя копіі з амерыканскага рамана “пяшчтонага рэалізму” і нават раманы “школы гарачай крыві” і “скрушлівай фантазіі”. Дай Бог пачутае ўбачыць… Пакуль жа па нашых літаратурных абсягах крочаць у пераважнай большасці ўсё тыя ж добрасумленныя павярхоўнасць і сапараўды трагічнае ў нашай сучаснай моўнай, культурнай, духоўнай сітуацыі элементарнае няўмельства».

Действительно, можно согласиться с выводом автора. Ничего не выйдет ни у белорусского, ни у какого любого другого народа, лишь слепо копировавшего чужую действительность, будто под кальку переносящего жизнь чужую на собственную. Ведь истинный народный дух, близость и острота затронутой проблемы воспринимаются читателем лишь тогда, когда он ощущает некое единство, сопричастность к переживаемым событиям – будто собственным, «пропустит» происходящее через самого себя. Что никак не может быть возможно при механическом копировании неких «образцов».

И тогда очень важно понять, что же делает романы, подобные «Людям на болоте» Ивана Мележа – народными, в чём их сила и величие. Что делает их нашей Главной книгой, этим «наивысшим образцом всей белорусской послевоенной прозы»? В этом и попытался разобраться автор.