4 «Как загреметь в Сопротивление и заставить патриотов себя ненавидеть»

Ханс Фаллада написал этот роман за 24 дня. Роман объемом более чем в 600 стр. Поражает его скорость. Вскоре после этого писатель умер. Интересно, отчего Фаллада вообще взялся писать о германском Сопротивлении – сам-то он в Сопротивлении не участвовал, служил зондерфюрером в Имперской службе труда. Правда, на заре нацизма, этак в 1933-1936 гг. писателю пришлось нелегко – он не хотел уезжать в отличие от своих коллег Томаса Манна и Эриха Марии Ремарка, его настойчиво просили вступить в партию, запрещали некоторые его сочинения. В итоге получилось договориться: партия «доверила» ему писать детские сказки без политики, а потом его огромнейший роман «Волк среди волков» похвалил сам Геббельс, назвав его… «суперкнигой»? Вот уж действительно: признание пришло, откуда не ждали. Геббельс был тот еще эстет, кто бы спорил.

Знаете, совсем не хочется винить Фалладу в том, что он приспосабливался к нацистскому режиму. Да, его могли обвинять в конформизме те, кто уехал из Германии: «Ага, жил при нацистах, даже служил у них, ага!» Но зачем же он, имея такой багаж за плечами, взялся писать о Сопротивлении? Чувство вины? Отчасти. Мне кажется, все намного сложнее.

Пока я читала книгу, у меня все время вертелось в голове: «Зачем же он взял такой тон? Что он все-таки хочет этим сказать?» Формально кланяясь германскому Сопротивлению, он одновременно с этим его принижает. Писатель словно бы хочет закричать: «Да как вы не понимаете, что все бесполезно? Зачем вы это делаете? Это же плохо-плохо-плохо кончится!» Это похоже на самооправдание: «Я не участвовал в Сопротивлении… плохо, конечно, но вот теперь я пишу книгу о том, как плохо было в Сопротивлении… значит, не таким дураком я был, Сопротивление – это больно и бессмысленно».

Не менее занятно то, что у Фаллады самые интересные (с точки зрения психологии) образы закреплены за разного калибра партийными. Их мотивы понятны и человечны, хотя и жестоки. Особенно хорош образ комиссара Эшериха – этакий запутавшийся полунацист, полуантинацист, который просто любил работать, а в итоге оказался заложником страшной системы. Вот его реально жалко, хотя он временами та еще сволочь. Неплохо показана неповоротливость тайной полиции – понятно, отчего германское Сопротивление (от молодежного до взрослого, военного и социалистического), при своей неосторожности, дожило аж до 1944 г. Что же касается героев Сопротивления (Отто и Анна Квангель), то они вышли схематично положительными; писатель не понимает, не знает, как люди из партии шли в Сопротивление, какую психологическую ломку они выдерживали, чтобы просто ступить на путь борьбы с режимом.

Реальным антинацистам (говорю, как человек, несколько лет изучавший историю германского Сопротивления) было намного сложнее решиться. У них это не срабатывало по щелчку пальцев: вчера я верил в Гитлера, а нынче я готов сражаться против него! Фаллада избавил своих положительных героев не только от психологической ломки, но и от важнейших личных и социальных связей, а именно эти связи мешали многим пойти против системы. Германское Сопротивление – не то же, что советское, польское, французское и т.п. Нацисты для них – не страшная иноземная сила, что сметает все на своем пути; нет, эти нацисты – чьи-то братья и сыновья, школьные и университетские друзья, коллеги, соседи, возлюбленные. Это – свои. Они не с неба свалились в 1933 г. Намного легче пойти против чужака с волчьим оскалом, чем против любимого брата или мужа, против своих родителей и детей. Это переплетение боли и любви.

Самый простой пример – история Германа и Альберта Герингов; старший брат (Герман) был вторым человеком в рейхе после А.Г., а младший (Альберт) был противником режима и, как мог, помогал евреям. Что не мешало им любить друг друга. Старший Геринг вечно вытаскивал брата-антифашиста из неприятностей, а тот вечно извинялся и брался за старое. И таких историй – вагон и маленькая тележка. В книге Фаллады были зачатки этого конфликта, но писатель словно бы побоялся его развивать. Хотя это самый сложный конфликт любой (не только германской) диктатуры – близость идеологических врагов на бытовом уровне.

У Фаллады же нацисты и их противники четко разделены, данный конфликт невозможен, у него в одной квартире живут исключительно нацисты, в другой – антинацисты. И, по мнению автора, никаких отношений, кроме враждебных, у противников быть не может: только непримиримость, только хардкор! Убивать всех за косой взгляд! Убивать, убивать, плевать на причину, обстоятельства и мотивы, просто убивать! Нужно ли говорить, что при такой «черно-белости» невротизация в обществе была бы намного выше? После этой книги я искренне удивляюсь, почему не казнили граждан, которые писали в гестапо и Гиммлеру письма в защиту знакомых евреев, и отчего не расстреляли демонстрантов на Розенштрассе. В том же СССР в 30-40 гг. никто бы в здравом уме не стал писать письма Сталину и Ежову в защиту арестованных, да и на улицу Горького никто не ломился митинговать против несправедливых репрессий (это я не к тому, товарищ майор, что Германия была лучше, не шейте мне 354.1 УК РФ, просто в Германии наци-режим жил меньше, в Германии не было жесткой революции с уничтожением отдельных классов, Германия какое-то время жила при демократии, и далеко не все перенастроили мозги на диктатуру).

Как уже было сказано, книге не хватает препарирования человеческих чувств, она очень близка к соцреализму: больше действий, меньше рефлексий. Поэтому, несмотря на большой объем, остается чувство, что постоянно чего-то не хватает. Вместо того чтобы углубиться в переживания Анны и Отто, писатель резко бросает читателя к другим героям, объективно менее интересным. Так получается картина нравов, но есть ли в этом смысл? Кажется, писатель сам уже стал бояться своего Сопротивления: «Чем меньше я о нем напишу, тем лучше!» Но в итоге все заканчивается простым перечислением событий и разделением на «плохих» и «хороших». Книга не объясняет, какой путь они прошли – ну не появились же они такими на свет! – сколько всего передумали и перечувствовали, пока пришли к нацизму или Сопротивлению.

Участник Сопротивления, известный лютеранский богослов Дитрих Бонхёффер как-то написал в своем дневнике: «Эту историю мог бы рассказать только Достоевский». Написал по дороге из одного концлагеря в другой. Достоевского вообще очень любили в той Германии – и начитанные нацисты вроде Геббельса, и начитанные антинацисты типа Бонхёффера и Остера. Честное слово, если бы «Одного в Берлине» написал Достоевский, это была бы гениальнейшая книга на века. Было бы не хуже ПиН с БК. Хансу Фалладе же, к сожалению, чего-то не хватило. Его книга по-своему хороша и заслуживает прочтения, но не стоит возлагать на нее больших надежд. Это памятник Сопротивлению, но сделан он из гипсокартона, при всем моем уважении к памяти погибших и таланту хорошего писателя.

P.S. Оценка за важную тему и финальную часть ;)