5

Человека можно убить – это открытие было сделано людьми гораздо раньше, чем открытие, что его можно любить.

Анатолий Ким «Отец-Лес»

- Неужели дракон не умер, а, как это бывало с ним часто, обратился в человека? Только превратился он на этот раз во множество людей, и вот они убивают меня. Не убивайте меня! Очнитесь! Боже мой, какая тоска… Разорвите паутину, в которой вы все запутались.

Евгений Шварц «Дракон»

Страшно жить на земле, страшно быть человеком. «Отец-Лес» Кима – это чистая ничем не разбавленная боль существования. Это сгущенная смерть, невыраженное отчаяние, превращающееся в самоуничтожение. Это самоубийство материи. Предупреждаю сразу, что дальше будут ужасающие цитаты, слабонервным лучше не читать, это не для беременных женщин, эстетов и людей с неустойчивой психикой.

Чудны дела твои, Господи, чудны и страшны. Хочется закрыть глаза, заткнуть уши, выдохнуть из себя воздух и больше не вдыхать. Сжаться до атома. Но атом все равно существует, значит, продолжается боль. Очередной пророк кричит о конце света. Да он всегда, этот конец света! Всегда, пока человек человека бьет железным крюком по голове для того только, чтобы потешить свою жажду убийства.

«При движении руки, указывающей на вычеркнутого из жизни, палач одновременно с этим резко и точно бил сверху и пробивал заострённым рогом пожарного багра стриженую голову узника. Когда тот падал, умертвитель поспешно вытягивал его из шеренги на проход, освобождал своё орудие из продырявленной головы и трусцою нагонял ушедшее вперёд начальство. Иногда в поспешности служитель излишне резко рвал железным когтём багра, и тогда выламывался кусок черепа, из дыры текли мозги и подбиравшие на кар грузчики вполголоса чертыхались и костерили палача за его небрежную работу».

Молитесь, очиститесь от скверны… Да, как можно очиститься, ведь даже если распылиться на атомы, в каждом атоме сохранится последний вздох женщины, убившей себя дважды:

«Разжиженный свет каких-то далёких фонарей позволял разглядеть, что внизу, на уровне второго этажа, где был устроен козырёк над входом в дом, лежит на белом снегу женщина в полосатой тельняшке, с голыми полными ногами, в маленьких красных трусиках. Милиционер немногословно поведал Глебу, что неизвестная женщина покончила с собой: вначале бросилась с пятого этажа, но упала на козырёк подъезда и осталась жива, даже сознания не потеряла; тогда выбралась она, разбив руками стекло, на лестничную площадку второго этажа и, оставляя на полу кровавые пятна, села в лифт и поднялась на одиннадцатый. Там, открыв окно на лестничной площадке, снова бросилась вниз и опять упала на бетонный козырёк».

Откуда такая дикая жажда смерти? Кто-то виноват в этом? Это Бог выдумал или кто? Или это все случайно сложившийся узор в калейдоскопе вечности – один поворот, и все будет по-другому? Лучше? Хуже? Никак?

Немцы, русские, мужики, генералы, мужчины, женщины… Это все люди. ЛЮДИ? Да, мы – люди. Мы живем, движемся, ставим лайки и плюсы, заботимся о хорошем пищеварении, о завтрашнем дне, самовыражаемся, а в этот момент кто-то умер на чердаке в грязной вонючей зоне.

«Его нашли на чердаке, окровавленного, с развороченной прямой кишкой, с содранной кожей лба, со сломанным носом, он был перевешен через бревно, руки и ноги его свисали на одном уровне по разные стороны балки».

Удодолев был дрянь-человек, никчемный, никакой. И что? Он заслужил это, а кто-то нет? Кто-то имеет право сортировать людей? Решать, кому жить, кому умирать?

Дальше...

Убивая друг друга, мы убиваем себя, убиваем мир, убиваем жизнь. Убивая себя, мы убиваем других, убиваем мир, убиваем жизнь. Но мы просим о том, чтобы остаться человеком. ЧЕ-ЛО-ВЕ-КОМ! «Я не уступлю своей шкуры, потому что я слишком погряз в человеческом. Разумеется, я умру когда-нибудь, и произойдёт это, как и всегда, довольно-таки мерзко, и изопью я горькую чашу до самого дна, – но ведь существует только тот, которому суждено исчезнуть! Вот именно»! Мы цепляемся за эту человечность, потому что иначе есть только один исход – превратиться в вечное и бесконечное «Я ОДИНОЧЕСТВО».

Но есть Лес, он всегда, он был до нас, он будет после. Он примет в свои глубины все, и даже человека. Каждый человек, умирая, становится деревом. Каждое дерево, умирая, становится человеком. И так будет до скончания веков. До того пожара, когда расплавятся камни, и все исчезнет. Но будет ли это значить свободу? Мы не свободны ни от прошлого, ни от будущего, ни от себя, ни от мира. Время – это обман. В безвременье все существует всегда: и каждое замученное существо, и каждое срубленное дерево, и их мучитель, тоже истерзанный кем-то, никуда не исчезают. Нет искупления.

Даосы проповедуют недеяние, буддисты стремятся в нирвану, Иисус был распят на кресте, чтобы прекратились страдания, а мир продолжает производить убийц и жертв. А лес стоит, не шелохнувшись, Отец-Лес, которого мы забыли. Мы выходим из дома, мы закрываем дверь, мы садимся в машину (метро, автобус, на велосипед, идем пешком – нужное почеркунуть), и мы делаем что-то, что нам кажется нужным, мы стремимся к чему-то, мы любим кого-то, мы делаем больно, кто-то делает больно нам – все это, как один вдох. А потом выдох: мы возвращаемся домой, мы закрываем дверь, мы слышим, как кто-то вбивает гвоздь, как на крышку падают комья земли. Тишина. И вот мы стоим в лесу, ветер шевелит нашу листву, цепкие лапки белки вонзаются в кору. Не больно. И вдруг зудящий звук, и быстрый металл вгрызается в наше тело. Дрожь и падение. И кто-то стоит над нами с топором, и теплая соленая влага заливает рот. И снова выдох.

Три человека: дед, отец, внук. Три, и, в то же время, только один. Потому что нет времени за пределами человеческого мира, для леса вчера, сегодня, завтра – все едино. И три тела занимают одну и ту же точку пространства, не сливаясь, и не мешая друг другу. И мысль одного, продолжается мыслью другого, и вдруг оказывается вздохом леса. Или не леса… Кто же это ведет рассказ от первого лица? Да, пожалуй, Лес. Но проходит еще одна вечность в перерыве между людскими делами, и становится ясным, что это не лес, а весь Мир вздрагивает от наносимых ему ран, но он равнодушен к этим ранам. И еще одна вечность, и вдруг оказывается, что это Бог – Творец Мира, Творец человека. Отец. Я ОДИНОЧЕСТВО.

Анатолий Ким взял на себя чудовищную задачу – написать роман-мир, вечный, безвременный, воплощающийся и снова уходящий в небытие. И, вы знаете, у него получилось на столько, насколько на это вообще может получиться у человека. Это очень жестокая книга и очень правдивая. Ее страницы пропитаны смертью, «бессмысленной и беспощадной», насильственной, уродливой, истекающей тщетой человеческой жизни, разлагающейся в грязи. Человек превращает человека «в колоду тухлого мяса». Зачем? Зачем затеплилась жизнь на земле, если исход ее – это двадцатый век, прессующий тела людей в бараки и газовые камеры? Эти люди уже неспособны любить, они неспособны бороться, они не знают ничего кроме безысходной тоски последнего одиночества.

Нелюбовь одиноких тел, жмущихся друг к другу в этой нелюбви, порождающих себе подобных. Волчата жизни. Тела не умеют любить, они умеют плодиться. Но Деметра, Мать-сыра земля не желает больше приносить плодов, зачатых в насилии, она жаждет любовного отношения. Чтобы любить – нужна душа, чтобы прощать – нужен дух… А откуда им взяться в мире, где боль порождает боль, страх порождает страх, ненависть порождает ненависть, насилие порождает насилие? Это кому-то было нужно, чтобы люди рождались убивать друг друга? Откуда взялась эта энергия ненависти? Свобода выбора? Нет никакой свободы. Есть жирный зловонный плевок. «Тщета и ловля ветра»… И что же тогда делать? Любить и прощать.

– «А что такое будущее?
– Это наше воскресение. Сначала мы умрём от ненависти, которая исходит от нас. А потом мы воскреснем от любви, которая не сможет умереть вместе с нами.
– От какой же любви?
– От любви одного человека к другому»…

Рецензия на книгу Анатолия Кима “Отец-Лес” - www.ostrel.ru