5 «Один я не для нежных создан шуток! Не мне с любовью в зеркало глядеться…»

Прошла зима междоусобий наших;
Под йоркским солнцем лето расцвело…

…Чем – в эту пору вялых наслаждений,
И музыки, и мирного веселья, –
Чем убивать своё я буду время?
Иль тень свою следить, на солнце стоя,
Да рассуждать о том, что я урод?
Вот почему, надежды не имея
В любовниках дни эти коротать,
Я проклял наши праздные забавы
И бросился в злодейские дела.

По сей день не утихают споры об историческом Ричарде Третьем. Одни по-прежнему верят во все издавна приписываемые ему злодейства, другие готовы объявить чуть ли не святым, у тех и у других есть свои аргументы…
Я успел прочитать далеко не всё, что прочитать собрался, а что-то не прочитаю всё равно – и, в любом случае, сам историком не являюсь. Но думаю, что, как водится, истина где-то посередине, и злом во плоти Ричард, безусловно, не был, но был бы святым – на трон бы не взошёл. Всё, что он натворил или не натворил, разбирать по причине своей некомпетентности не буду, но соглашусь: был он далеко не единственным средневековым монархом, пришедшим к власти не совсем однозначным путём, жестокие дела в ту пору творили практически все венценосцы (иначе власть было просто не удержать), и мог Ричард, наверное, сделать для Англии и много хорошего, но почти ничего не успел, а тому, чтобы он считался злодеем и уродом, от которого необходимо было избавить Англию (а не просто королём в череде королей, способных и захватить власть, и проявить жестокость, и пролить родную кровь (возможно), и сделать какие-то хорошие и великие дела), тюдоровская пропаганда, конечно, в любом случае поспособствовала. Историю так или иначе пишут победители, а полная истина, похоже, уже никогда не станет известна.
Ну да ладно. Путано написал, но уж как есть. И я Ричарда не идеализирую (хотя было время, когда, почитав рассуждения рикардианцев, чуть не начал), но всё равно симпатизирую.
Что же до гениальной пьесы Шекспира, о которой, собственно, у меня здесь и речь, то он, безусловно, писал и опираясь на исторические труды своего времени, и в угоду всё тому же тюдоровскому правительству, и сгустил краски просто ради усиления драматического эффекта, и вообще иногда пренебрегал историческими фактами в угоду хорошему сюжету – так что можно его пьесу воспринимать и в отрыве от личности исторического короля, хотя, снова-таки, многие моменты из неё так и остались до сих предметами споров историков, и всё-таки она так или иначе на исторических событиях основана. Но, в конце концов, в наше время уж точно никто не изучает историю (исключительно) по пьесам Шекспира, верно? А вот пробудить интерес к истории они действительно могут, и ещё какой.
Кстати, заметил я ещё, что чем талантливее художественное произведение на историческую тематику, тем больше к его автору придираются по поводу (возможных) исторических недостоверностей. Если какой-нибудь безыскусный порнушно-любовный роман – да пусть там хоть женщины в мини-юбках по средневековой Англии бегают, велика ли печаль. А если автор уровня Шекспира – как это так, у него не всё исторично? Да как он посмел! Но ведь произведение всё равно в первую очередь художественное. И всё равно у того же Шекспира даже и меньше гораздо исторических неточностей, чем у многих авторов, которые пишут в наши дни, – хотя и доступно им, вроде как, гораздо больше информации, и, казалось бы, уж над ними-то пропаганда нынешнего правительства точно не довлеет, если о делах давно минувших дней пишут.
Дальше буду только о пьесе.
Согласен, что даже в рамках пьесы (снова-таки – безусловно, гениальной) в наши дни шекспировский Ричард воспринимается по-другому. Во времена Шекспира действительно верили, что физическое уродство может быть «печатью дьявола», и Ричард из пьесы воспринимался большинством инфернальным злом во плоти, демоном, пришедшим в наш мир в человеческом обличье, а все обвинения в его адрес от других персонажей пьесы (в том числе от родной матери) – тем, что они это зло в нём распознали. Что же до наших дней, то сейчас всё же полагается понимать (хоть и понимают, увы, по-прежнему далеко не все – но хотя бы люди, более-менее достойные уважения), что насмехаться над человеком за его увечье – как минимум нехорошо, и что если он в итоге от насмешек озлобится, то первопричина будет не в изначальной злобности его характера, а как раз в насмешках. Поэтому сейчас и чаще случается, что к злодею Ричарду испытывают сочувствие (и читатели, и зрители, и постановщики), а не отвращение и ужас.
Хотя, конечно же, всякое случалось раньше, всякое случается и сейчас. Но я вот, например, очень хорошо знаю, каково ощущается, когда в детстве тебя дразнят за, чёрт возьми, неровную походку, и с возрастом ты её кое-как титаническими усилиями выравниваешь (почти – но всё равно не совсем), но когда устаёшь или спешишь, она снова становится более неровной и тебе начинает мерещиться, что если кто-то где-то засмеялся – это точно над твоей походкой. И хочется вот точно что казнить без суда и следствия, ага.
Кто-то ещё удивлён, почему мне даже шекспировский Ричард симпатичен?.. Несмотря ни на что.
А вот чего мне точно в пьесе хотелось бы, так это расширения линии Анны Невилл и большей её неоднозначности. Да, я не люблю беспомощных невинных страдалиц и предпочёл бы верную приспешницу мужа-злодея – хоть и понимаю, что это скорее к леди Макбет и что Шекспир думал, что, описывая Анну такой, какой описывает, наоборот делает благое дело, оправдывая её и возвышая, так сказать, в незаслуженных страданиях.
Но всё равно я предпочёл бы при данном раскладе жену-злодейку рядом со злодеем-мужем. В принципе, не помешало бы это ему и избавиться от неё в итоге по той или иной причине – заподозрил в недостаточной (политической) верности, или счёл более выгодным брак с племянницей Елизаветой, или ещё что. Ну, или пусть бы она всё-таки была добра и невинна, но поначалу их брак был бы благополучным, а потом она дала Ричарду понять, что не одобряет какой-то из его поступков… ну, и. Но – да, здесь краски сгущены до предела и Ричард инфернален более чем полностью. Хотя обаяние у него остаётся и при всём при этом (ну, и благодаря тем случаям, когда его играют гениальные и харизматичные актёры). И, кстати, если вчитаться (всмотреться) в пьесу, то видно, что и не из пустой паранойи он своих сподвижников одного за другим убирает, не так уж его подозрения и беспочвенны.
Анахроничная Маргарита Анжуйская, «превратившаяся в образ из греческой трагедии», мне здесь тоже мешает, но да, она тоже для усиления драматического эффекта.
И даже шекспировский Ричард, инфернальный злодейский злодей, всё равно геройски гибнет в битве, произнеся перед ней вдохновляющую речь перед своим войском, и зачастую ему при этом сочувствуешь, а восхищаться восхождением на трон в свою очередь идеализированного до предела (пропаганда, да-да) Генриха Тюдора как-то не получается. Хотя, наверное, во времена Шекспира получалось.
А мы можем просто наслаждаться замечательной пьесой вне зависимости от историчности в ней отдельных моментов.
И да, я тоже очень люблю момент, когда Ричард просыпается перед финальной битвой от кошмара, в котором ему явились призраки его жертв, и, кажется, в первый и в последний раз в пьесе искренне взывает к Богу, и «в нём на миг просыпается человечность».

Сто языков у совести моей,
И каждый мне твердит по сотне сказок,
И в каждой сказке извергом зовёт.
Я клятвам изменял и – страшным клятвам;
Я убивал – и страшно убивал я;
Толпы грехов – и гибельных грехов –
Сошлись перед оградою судебной,
И все кричат: «Он грешен, грешен, грешен!»
Отчаянье грызёт меня. Никто
Из всех людей любить меня не может.
Умру я – кто заплачет обо мне?
Меня ль жалеть им, ежели я сам
Себя жалеть не в силах и не вправе?

Ну, и…

Сомкнитесь же – и грянем на врага!
Не на небо, так в ад войдём мы рядом.

(Сальвадор Дали, портрет Лоуренса Оливье в роли Ричарда Третьего)