2.5 No smoking!

Смокинга у него нет, значит… Да ну, kein lustiger Witz*! У благородного комиссара полиции с пышным именем Оливер фон Боденштайн (за́мок такой есть) наверняка завалялся смокинг в его элегантном жилище с умиротворяющим видом на Франкфурт. На Майне. А то и два смокинга. И не завалялись, а симметрично висят в чехлах на этих, как их бесов… кронштайнах... Но не суть, считайте, что рецензия называется «Здесь не курят», а я как всегда выёживаюсь, оттягивая неизбежное — суть. Потому что мне, знаете ли, надёжнее доверить пакет с мукой на воспитание, чем позволить высказаться про жанровую литературу — спойлеры будут, не сомневайтесь. Хотя бы потому, что я искренне не понимаю, что тут в принципе можно испортить. Потому… Verdammt**… поэтому если вы вдруг взахлёб прочитали первые шесть книг, полных невероятных приключений фон Боденштайна и его верной боевой и оперативной подруги Пии Кирхофф, а теперь облизываетесь на седьмую, предвкушая чудесный миг озарения — страниц на 20 раньше экспертного совета догадаться, кто убийца, кто злодей — то, раз: дальше не читайте, два: я вас поздравляю, вы удивительные люди! Но ничего больше про вашу удивительную жизнь я тоже знать не хочу. Не рассказывайте, пожалуйста.

Я, если кто сомневался, тоже эксперт (вон там наверху няшная плашечка: даже так — эксперт-эксперт, запросто могу между собой совещаться), но последний раз бралась за детективный..хм.. роман аккурат на исходе пандемии скандинавского нуара, когда более менее всем уже стало понятно, что Ларссон никакой не нулевой пациент, а клинический феномен, а остальные прочие Несбё, Каллентофт и Лагеркранц мертвы имеют симптомы, пусть и безошибочно определяемые, но вполне совместимые с читательскими запросами на льдистый мрак и снег в небритую морду (под пледом с чаем-какавой самое оно), с злободневно-наивной левацкой повесткой, ну с и мучительно долгосрочными издательскими контрактами — проще пристрелить. Опрометчиво было бы рассчитывать, что пульс, давно ставший нитевидным в Швеции, вдруг ни с того ни с сего и без дефибриллятора начнет отстукивать 120 в минуту в благословенной земле Гессен, но почти ведь неминуемо, что наследственные патологии и поведенческие паттерны, свойственные трафаретному евротриллеру, таки будут прослеживаться, никуда не денутся. Глядя в сутулую спину чувака, бредущего по безнадёжному делу и по сугробам в декабрьскую хмарь обложки, подсвеченную огнями святого Клауса, совсем не ожидаешь, что фрау Нойшванштайн (за́мок такой) Нойсхаус станет шатать регламент и рушить конвенции. Но внезапно.. чего ни хватишься — ничего нет.

Здесь ни у одного мужика не выросла борода (пламенный guten Abend sartreuse ) или хотя б лежалая недельная щетина на почве затяжной депрессии и матрасным швом залатанных психотравм. Здесь нет крепкого алкоголя и его хмурых сюжетообразующих последствий. Нет проституток из восточного блока. Нет наркоманов. Нет наркотиков (лоразепам не в счет, но антидепрессанты — эт плохо, пнятненько). Нет педофильского лобби, неонацистов и следов русской мафии. Нет понаехавших тут иммигрантов и секс меньшинств (хотя, стоп, самая главная и суровая полицейская тётенька жы и неуставные отношения есть. Ладно, есть). Здесь под корень ампутирована ключевая функция персонажа-сыщика — хотя бы лёгкая е.. придурковатость, тщательно культивируемое эго и очевидный нонконформизм. Здесь никто не ломает систему и носы подозреваемых. Полицейские не стреляют — вообще. Здесь нет места не только Weltschmerz***, но даже и мало-мальский Sehnsucht****не ко двору. На сюжетном скелете нет никакого мяса, что особенно поразительно для книжки про незаконное изъятие человеческих органов. Здесь не курят — ни разу. Смокинга тоже нет — я всё придумала. Да и спойлеров тоже не будет, что вы как дети малые.

Лирическое отступление. Я опять сижу в деревне и топлю печь — сырь, хмарь, штиль. Так вот: старые глянцевые журналы не горят, а если и горят, то каким-то подозрительно-синим пламенем. Поэтому я их не жгу, а листаю — презанятно. И там как раз (со мной такое «как раз» — всякий раз) интервью с Дарьей Донцовой напечатано. «Меня, - сообщает Дарья, - на одной пресс-конференции во Франкфурте журналистка спросила: «А у вас тоже такие бабушки, которые, когда вся семья собралась за воскресным столом, выходят с ватными палочками в носу и громко говорит - «Кот пописал в коридоре»? Я говорю: «Ну да, у меня две таких». Она говорит: «А у меня одна!» И все захохотали. И тут я поняла, что во всех странах именно так, потому меня все и читают». И снова так вот: нету тут таких бабушек! И ни один кот в коридоре не нассал. Зачем, в таком случае, «все» читают Неле Нойсхаус - тайна, покорившая мир. Даже на обложке написано.

Донцову всё же я не совсем зря помянула к ночи: пришло время удивительных историй — выяснить, наконец, что же здесь есть. Есть собаки компаньонских пород, есть загородные дома с конюшнями, а в конюшнях лошади, которым до́лжно задавать корм, а мы должны об этом непременно знать. Есть трудноопределимые и путаные семейные связи, есть семейные же буржуазные дрязги на фоне какого-то совсем уж древнепатриархального дискурса:
«Женщину за тридцать скорее убьёт ударом молнии, чем она найдет нового мужа», такое.
Имеется также авторский снобизм в коренном значении слова: вот это обмирание перед «высшим светом», аристократическими манерами и дворянскими партикулами «фон-барон» (соседние французы, например, несимметрично стесняются даже намёков, отчего мой бретонский приятель Ле Дюк оборачивается совсем уж нелепым хлопцем Ледюко́м). Но это вот «благородство» - а ещё неспособность заказать еду в «Бургер Кинг» - и является единственной придурью допустимой чертой отличия Оливера нашего фон Боденштайна от прочих полезных коллег и приглашённых экспертов. Что же до бесцветной фрау Кирхофф, то она, честно говоря, запросто могла бы не морочить голову трудоголизмом и спокойно отправляться в экваториальный отпуск вместе со своим «ударом молнии», надзирателем за слонами, обладателем «шоколадных глаз». Заболели все, видите ли, перед Рождеством — а в отделении полиции всё равно не протолкнуться. Справились бы и без неё, развитие сюжета по принципу пасьянса «Косынка» в её отсутствие не пострадало б точно. Ах да, сюжет ещё есть! Ну там есть условно живые, не без претензий на отвязность - «мы даже открыли вторую бутылку вина» - или с ретроградной амнезией - «меня попросили вызвать скорую, но я пришла домой и как-то забыла», но в целом разговаривающие так, будто их пару часов как достали из морозилки. Есть сначала небезусловно мёртвые: одна женщина добегалась трусцой до инсульта. Потом безусловно: её без спроса разобрали на запчасти. Есть команда копов идеально вписанных в систему, из которой случайно выпасть не щетинистые маргиналы, а только те, кто тупо косячит и не справляется со своими винтиковыми обязанностями — да и то ненадолго — подправят резьбу, вкрутят обратно. И есть снайпер, который отстреливает головы близким родственникам всех причастных к мед.расчлененке, следуя параноидальному списку и симулируя синдром Бога. Можно было бы предположить, что сей ангел смерти в трениках внесёт особый Angst*****, поспособствует всеобщей психотизации. То да. Мирное население, без вины виноватое, попряталось по домам и рождественскую кассу не делает, но в норках по-прежнему уют, печеньки и никакого шмерца. Мой дом — мой за́мок.
Ну а, кроме того, в Германии штиль. И снежинки - вон сколько насыпало.
Эх, чего тут только нет?! Да, смокинга.

* - не самая смешная шутка
** - чьорт побьери
*** - Мировая скорбь
**** - Томление духа
***** - чёта стрёмно
Ich kann überhaupt kein Deutsch — непереводимая игра слов