5 Помоги мне выбраться, помоги

Моя рецензия – не приглашение к дискуссии

Эта книга – как трясина, как болото: медленно затягивает тебя всё глубже и глубже, а если рядом не будет человека, способного протянуть тебе руку помощи, из этого болота можно и не выбраться вовсе. Я читала эту книгу чуть больше двух недель и с первого же дня искала в кругу своих друзей и знакомых тех, кто уже прочитал её – мне нужно было разговаривать, делиться, спорить и обсуждать. Мне просто нужно было жить, мне нужно было выбраться оттуда живой.

Начну издалека – со структуры самой книги. Каждая её часть именуется какой-либо танцевальной формой и если начать сравнивать повествование и танец, то легко можно уловить сходство. В какой-то момент я начала смотреть эти «танца» непосредственно перед тем, как приступить к чтению новой части. И тут уже даже музыка начинала звучать, погружая меня в повествование всё сильнее и сильнее, а ведь я ещё до этого была на предел. Что же до самого названия этой книги, то благоволительницы – это богини мести Эринии, а Эриния - богиня ненависти и мести. И «античная линия» будет со мной на протяжении всего повествования, а ведь здесь скрыто ещё много интересного. Например, я увидела здесь и Сартра, и Ремарка, и ещё несколько моих «знакомых». Нет, конечно, их нет в самой истории, но их творчество, слова и мысли присутствуют, что, честно говоря, порадовало меня невероятно. Упоминание Лермонтова и вовсе согрело, как бы «отодвинуло» от происходящего. А вот теперь пора уже и перейти к самому содержанию.

Примерно до половины книги (или чуть больше) я постоянно сверялась со всевозможными историческими источниками, узнавала людей, читала о событиях, искала огрехи (и находила их), и вот «что я имею вам сказать» - историчность здесь действительно на уровне, она раздвигает привычные рамки, заставляет углубляться в историю, в хроники, закрывать глаза и…

Что же, я всё ещё упорно умалчиваю о самом главном – о том, что же беспокоило меня. Ауэ, главный герой этой истории, всё время тащил меня за собой, одновременно говоря, что не нужно мне за ним идти. Он завоевывал меня – постепенно, по маленькому шагу. Говорил, говорил и говорил, задавал страшные вопросы, улыбался и ждал. Он вёл меня за собой, показывая самые отвратительные свои качества, наимерзейшие поступки, оставлял в ужасных местах, заставлял смотреть и слушать. Я знала его как интеллектуала, которому не чуждо что-то хорошее, который понимает весь ужас. Всю жестокость и садизм происходящего; и я знала настоящее чудовище, которое нащупывало очередную черту и смело переходило её, погружаюсь всё глубже и глубже в хаос, жестокость и ненависть. Внутри Ауэ – тот же самый хаос, настоящий дисбаланс, и я не уверена, что это являлось задумкой автора. Вопросы и ответы на них (те самые – пугающие, тяжёлые, саднящие до сих пор) я оставлю при себе. А вот что касается многочисленных действительно ужасных и отвратительных сцен… Зачем открывать такую книгу, если их бояться? Жестокость, мерзость были тогда, люди жили в их окружении, творили их, видели их, такое периодически повторяется, происходит рядом с нами, а если закрыть глаза – это всё не исчезнет, не испарится. Другое дело не погружаться в них, не гасить внутренний огонь.

После прочтения у меня осталось много нарывов, но один из главных нарывов выглядит так:

«... Проблема не в народе, а в ваших руководителях. … Та же пресловутая российская автократия, вечная нестабильность, ксенофобия, абсолютная неспособность разумно управлять государством, террор вместо консенсуса и настоящей власти, наглая коррупция, только принявшая другие формы, некомпетентность и пьянство. … Основной признак вашей истории никогда не изменить: унижение, из поколения в поколение, от отца к сыну. Испокон века, и особенно с эпохи монгольского ига, все вас унижают, и политика вашего правительства состоит не в том, чтобы бороться с униженностью и ее причинами, а в том, чтобы спрятать ее от остального мира. … И каждый раз, когда в вашей истории возникает переломный момент, реальный шанс разорвать порочный круг, чтобы создать новую историю, вы его упускаете: и перед свободой, вашей свободой семнадцатого года, о которой вы говорили, все – и народ, и вожди – отступают и возвращаются к уже выработанным рефлексам. … Русский, вечно униженный, избавляется от собственной неполноценности, идентифицируя себя с абстрактной славой России. Русский может работать по четырнадцать часов в сутки на промерзшем заводе, всю жизнь есть черный хлеб и капусту и обслуживать лоснящегося от жира хозяина …, но раскатывает на лимузине с шикарными цыпочками, попивая французское шампанское, – русскому все равно, главное, чтобы наступили времена Третьего Рима. А каким уж будет Третий Рим, христианским или коммунистическим, совершенно неважно. Что касается директора завода, он трясется за свое место, льстит начальнику, дарит дорогие подарки, а если все же директора выгоняют, то вместо него сажают такого же, жадного, невежественного, униженного и презирающего рабочих, потому что прежде всего он служит … государству, а не людям. …»

Не могу советовать.