4 Непреодолимость синдрома отвыкания от себя и жизни

У этой книги было хорошее, хотя и заведомо двойственное, начало: «Это было замечательное время. Четыре волшебных года я стремительно обучался счастью и усердно в нем практиковался». Вы бы стали читать дальше после таких строк? Ну, вот и я тоже…

Но все оказалось не так радужно, и общее депрессивное впечатление от книги мне не удается преодолеть до сих пор, видимо, из-за того, что конец предсказан в ней с самого начала, и ты, по сути, просто ждешь, когда и как он настанет. Автор мастерски, в миниатюре одной книги и одной жизни, смоделировал для читателя это движение к смерти. Думаю, что если убрать из нее всю пелоту, она бы понравилась мне больше. Но, с другой стороны, если пелоту убрать, читать историю Поля Катракилиса будет совершенно невозможно: тогда она напрямую, без отступлений и маскировок, столкнет каждого читателя с той неизбежностью, от осознания которой он старательно уходит немалую часть жизни.

Герой во многом похож на среднестатистического человека, независимо от этноса, пола и профессии – своими попытками как-то справиться с тревожностью бытия, преодолеть инерцию «жизни к смерти», обнаружить и, главное, принять собственную невыразительную самость. Этот, в общем-то никчемный, Поль Катракилис, живущий в тени своих так и не найденных или не реализованных экзистенций, не вызывает ни особого интереса, ни сочувствия. Он навевает на читателя тоску и безнадежность, и стилистика книги, как мне показалось, очень хорошо это передает: ему никогда не бывает в полной мере хорошо, но сделать что-то, чтобы стало хорошо, чтобы почувствовать себя живым, он не может, не хочет или попросту не знает, как. А того, о чем он в себе знает, он стыдится, как будто то, что приносит ему удовлетворение, изначально бесполезно и постыдно. Поэтому вместо того, чтобы вдыхать жизнь полной грудью, он дышит поверхностно, болезненно и недостаточно ‒ вполсилы.

На протяжении всей книги испытываешь жалость и отстраненность, какую рождает присутствие на чужих похоронах. Из его жизни хочется поскорее уйти, чтобы не подцепить его жизненную недостаточность, как вирус. Невольно задаешься вопросом: а что же ему по сути нужно? в чем он видит смысл и необходимость своего существования? почему он замирает в жизни, а не развивается дальше? а если нашел себя и считает это успешным, почему продолжает метаться? Пелота, Ватсон и Нервиозо – вспышки в жизненных сумерках героя, какие-то его мини-гарантии, что жизнь может быть продолжена, но это внешние стимулы, и как только они исчезают, все для героя заканчивается.

Под маской простого сюжета здесь скрывается авторская попытка приблизиться к размышлениям об освобождении от превратившейся в тягость жизни, и здесь проскальзывает некая социальная опасность. Я не очень поняла метафору с хранящейся в доме Поля долькой сталинского мозга и некоторых выпадах в сторону советского времени, но вряд ли буду возвращаться к этой книге, чтобы вдуматься в них еще раз. Книга оставляет одновременное ощущение скольжения по смысловой поверхности затрагиваемых проблем (эвтаназия, суицид, поиск предназначения, существование в пространстве обретенного смысла, часто не дающегося для реализации) и прикосновения к глубинам человеческих экзистенций. Но ведь никто никому никогда и не обещал, что жить и быть в жизни кем-то – это легко и получится у каждого…