4 Шершавым языком философии

Тут же «Лилия Сарона»
(Говорю я про Арона)
Охраняем фило-софьей,
Посвятил немного слов ей,

"Он спал с Блоком" - озаглавив так, в сенсационном стиле желтой прессы, рецензию на "Литературный архипелаг", я могла бы привлечь к ней больше внимания, чем с нейтральным текущим вариантом. Даже не погрешив против истины. Мой герой, на самом деле, провел ночь в феврале девятнадцатого года, когда, после демонстрации эсэров, были арестованы многие видные представители интеллигенции, на одних нарах с Александром Блоком. Спасаясь от холода, они вдвоем приютились под огромной, с чужого плеча, беличьей шубой Штейнберга.

Блоку, который был ближе к стене, приходилось уничтожать клопов, проложивших дорожки по белой отштукатуренной стене сверху по направлению к нашей койке. Он недаром года два был на фронте помощником санитара и знал, что нельзя бороться со зловредными насекомыми иначе, как террором.

Не думаю, чтобы имя Аарона Захаровича Штейнберга было известно сегодня многим, включая знатоков Серебряного века, а между тем, в истории этого периода расцвета русской культуры он был заметной фигурой.

Произвел большое впечатление на Брюсова, по протекции которого вошел в круг знаменитых литераторов того времени - молодой выпускник Гейдельберского университета, философ, поэт и специалист по международному праву, стал ведущим рубрики "Философское движение" в журнале "Русская Мысль" выходившем под редакцией Валерия Яковлевича.

Был близок с Ивановым-Разумником (о котором я впервые узнала из этой книги, а меж тем, он являл собой весьма интересную персону). Очень дружен с Андреем Белым. Успешно отражал антисемитские выпады Петрова-Водкина. Водил знакомство с Николаем Клюевым, Маяковским, Есениным. Ремизовым. Сотрудничал с Мережковским и Гиппиус.

Был вхож к Луначарскому и просил заступничества для арестованных у Горького, многих таким образом удалось спасти. Не Гумилева, о казни которого узнал из информационного листка, какие расклеивали в то время на афишных тумбах.

Николай Степанович должен был выступить с докладом на Всемирном философском конгрессе, организацией которого тогда занимался Штейнберг. Разумеется, после этого известия мысль о Конгрессе стала даже не утопической, но абсурдной. Подготовку к нему пришлось свернуть, спешно развернув подготовку к эмиграции, пока она еще была возможна.

Из сказанного может создаться неверное впечатление, что Штейнберг был таким попутчиком, эпигоном без выраженных талантов, какие всегда сопровождают творческий процесс, в большей степени клакеры, чем равноправные участники. Но нет, поспешу разуверить вас. Дело в том, что при достаточной освещенности литературной и театральной сторон Серебряного века, мы практически ничего не знаем о развитии и движении философской мысли того периода.

А между тем, на протяжении пяти лет, с 1919 по 1924 у нас была Вольфила - Вольная философская академия (ассоциация у Штейнберга) и это потрясающе интересно. Представляете, сто лет назад, в начале двадцатых прошлого века, в России был проект, предвосхитивший успех оттепельной поэзии Евтушенко и Вознесенского, собиравших огромные залы. Где предметом интереса была даже не поэзия, но философские диспуты и открытые заседания философского общества.

Штейнберг стоял у истоков создания Вольфилы, руководителями которой стали Андрей Белый и Иванов-Разумник, а членами-учредителями выступили Блок, Мейерхольд, Петров-Водкин, Ремизов, Лосский и многие другие видные деятели эпохи. Целью своей Вольфила ставила исследование и пропаганду философских вопросов, осмысление которых необходимо для духовной революции, в стране победившей революции.

Утопично? Ничуть, просвещение не только никогда не бывает лишним, но в итоге даже способно творить чудеса, требуя лишь времени и относительно спокойной обстановки. Ни того, ни другого тогдашние обстоятельства не предоставили, благое начинание свернуто было по причине иных уж нет, а те далече. В сегодняшней России Вольфила возрождается и, наткнувшись на информацию об одноименном фейсбучном сообществе, я подумала, что непременно загляну.

Однако Штейнберг - это не только и не столько философия, не менее матери-истории ценен он возвращением Достоевского в круг классических русских писателей (ученики десятых классов, которых тошнит от петербургского детектива со старушкой, студентом и топором - теперь вы знаете, кого ненавидеть). А если кроме шуток, то канон раннесоветского литературоведения не признавал мрачного, горького, бесконечно рефлексирующего Федора Михайловича с его отчетливо евангельским звучанием сколько-нибудь значительной фигурой отечественной литературы.

Штейнберг был одним из первых достовсковедов, вернувших писателю статус классика и столпа культуры. сделав это с необычайной элегантностью, опираясь на науку, представителем которой был в преимущественно литературной среде Серебряного века. Смотрите, он возвел достоевские искания ни много, ни мало - к философии Платона. Это было мощно, ярко, необычно и очень своевременно.

Интересно, что антисемитизм Достоевского мой герой не то, чтобы оправдывал, но находил ему объяснение в изначальном неприкаянном сиротстве русского человека, выброшенного из ласковых объятий иудаизма, чье благотворное кланово-семейственное влияние невольно ощущает на себе всякий еврей. Достоевский по Штейнбергу предстает отчасти недолюбленным в детстве ребенком, несущим клеймо своей отверженности жизненным стигматом.

К большому сожалению книги "Система свободы Ф. М. Достоевского" и "Достоевский и еврейство" увидели свет уже в эмиграции, в Берлине, в 1923 и 1928 годах соответственно. Но этот период жизни героя выходит за рамки, очерченные "Литературным архипелагом"