3 «И дело, которое Христос начал, но не смог завершить, доведёт до конца он — Гитлер»

«ах, господи, как же не доросли мы ещё до этих свиней внизу!.. Я не могу сказать ни слова. Меня как по голове треснули»

Второй том камарада Феста продолжает отрабатывать заказанную линию «партии» по подспудному обелению фюрера. Вроде бы и указываются недостатки, ошибки, глупость на грани безумия дяди Адольфа, но потом следует буквально водопад длиннейших, сложносочиненные и еще более сложноподчиненных предложений (одно предложение на целую страницу), которые пестрят детальными описаниями процесса окутывания Гитлера в народную любовь. Сидение Гитлера в тюрьме выглядело еще более похожим на пансион, чем «муки» Ильича в царской ссылке. Но несмотря на это, народу ухитрялись распродавать огромные тиражи открыток про «узника Иф». «Писал ему и Хьюстон Стюарт Чемберлен, в то время как Розенберг поддерживал во внешнем мире память об узнике, распространяя „открытку с портретом Гитлера“, «миллионами штук как символом нашего фюрера“» Такая же беда и книгой «Майн Кампф»: уже и сам Гитлер открестился от своего опуса, «как-то он окрестил «Майн кампф» стилистически неудачной чередой передовиц для газеты «Фелькишер беобахтер» и презрительно обозвал её «фантазиями за решёткой», но Фест не дает читателям расслабиться и заливает его струями хвалебных песнопений, посвященных данной книге от дяди Адольфа. И что стоит за этим – совершенно не понятно. Быть может желание замазать в «нацизме» как можно большую часть населения страны? Или это навязчивое стремление показать живучесть всего злого, плохого и бездарного? Своеобразная победа Зла над Добром? В принципе, приход к власти и строился на этом у Гитлера. «Почти все, что в Мюнхене «было свято, ставилось тут когда-нибудь под сомнение либо открыто поносилось». Ребята абсолютно не стеснялись и открыто говорили том, что чем хуже, тем лучше (будет им). «Мы достигнем всего, — так описал вскоре Геббельс эту концепцию, — если двинем в поход за наши цели голод, отчаяние и жертвы», и он же говорил о намерении «разжечь искры в нашем народе в один великий костёр национального и социалистического отчаяния». Но, опять таки, в пределах кем-то свыше установленных границ! Так, ни княжескую собственность, ни собственность отдельных лиц (даже евреев) трогать было низзя. Более того, им нужно было все компенсировать! «Не только рабочий класс, но и среднее сословие, мелкие вкладчики сберегательных касс и владельцы некрупных состояний, т. е. самый значительный тип членов его партии, со стихийным возмущением увидели, что княжеским домам собираются вернуть то, что сами они потеряли безвозвратно.» Когда возникнет бардак в толкованиях несуществующих и противоречащих друг другу программ партии Гитлера, шагающей к победе в рейхстаге опираясь на костыль из марксистов и коммунистов, то решили просто послать в пешее путешествие в Берн, заявив следующее: «Наша программа в двух словах: Адольф Гитлер». «Социализм» был заменён лозунгами аполитичного патриотизма. И засияло над Германией почти самурайское солнышко. ««Прототипом хорошего национал-социалиста» считается с той поры тот, «кто в любой момент готов отдать жизнь за своего фюрера», а общие собрания членов партии будут впредь воспринимать требуемое уставом предложение о переизбрании Гитлера Первым председателем со смехом, как формальный фарс - ведь и впрямь было ясно, как выразится потом Геринг, что на фоне непререкаемого авторитета «фюрера» любой другой — «не больше, чем камень, на котором тот стоит». Сказано – сделано: общее собрание членов партии приняло в Мюнхене 22 мая 1926 года новый устав НСДАП, совершенно неприкрыто ориентированный лично на Гитлера. Короче, если посмотреть на сюжет книги со стороны памятника Энгельсу и Маркса, то станет видна дилемма, с которой бодается камрад Фест: если Гитлер бездарность, то как же он смог протолкнуться к власти? Если немецкий народ такой фиософско-арийски подкован, то как же он купился на этот явно англо-саксонский проект? А ведь покупали… «Продают флажки: «флажок для приветствия, цена — 10 пфеннигов». Они или черно-бело-красные, или целиком красные, с изображением свастики. Самые усердные покупатели — женщины.» накануне выборов нацисты посылали своих агентов по немецким селам, рекламировать за «доброго» царя. В точности, как это делали революционеры в России. Упор так же делался на молодые и новые лица: Геббельс стал гауляйтером в 28, Карл Кауфман — в 25 лет; Бальдуру фон Шираху было 26 лет, когда его назначили на пост рейхсюгендфюрераа Гиммлеру при его выдвижении на пост рейхсфюрера СС всего 28! Потом, когда Гитлера начнут обвинять в «сталинизме», он будет воспринимать это словно похвалу. Тем более, что коммунисты, даже после того, как нацисты получили треть голосов в рейхстаге, продолжали утверждать, что «Единственный победитель на сентябрьских выборах — это коммунистическая партия!» А потом будет совместная забастовка нацистов и марксистов, в том смысле, что они поддержат забастовку 100 тысяч рабочих на металлургических заводах. Вместе они обещали разобраться с не хорошими людьми, которые довели государство до крайности. В типично советских речевках делались незначительные изменения, как правило о евреях: ««Пот на рабочих лбах, желудок же пустой — винтовку держим чёрной, мозолистой рукой; так мы стоим в колоннах, готовые к борьбе, и только с кровью евреев свобода придёт и к тебе». Коммунисты ничего не собирались противопоставлять нацистам. Вся суть их руководства сводилась к бестолковому хождению в колонах на мирных демонстрациях. И думающие люди отмечали этот факт: «Это был, однако, лишь патетический образ, вызывающий в сознании картину лишений бедняков, но не указывающий никакого выхода.» Печаль в том, что думающих было маловато. Германии не было куда деться. «Когда же Германия и Австрия, уже по собственной инициативе, заключили двустороннее таможенное соглашение, не затрагивавшее самостоятельности обоих партнёров в области экономической политики и открытое для присоединения к нему других стран, Франция вновь увидела в этом попытку сорвать Версальский договор на решающем участке и даже заявила, как позже писал один высокопоставленный дипломат страны, что «мир на нашем древнем континенте снова находится под угрозой» Французские банки немедленно предъявили к оплате свои краткосрочные векселя в Германии и Австрии и втянули обе эти страны «в гигантское банкротство», заставившее их на унизительных условиях той же осенью отказаться от своего намерения.» Сволочь Вильгельм Пик удосужился заявить, что «Красная армия готова поспешить на помощь революционным освободительным силам внутри страны.» Гитлер моментально ухватился за эти слова. «Гитлер использовал эти слова, чтобы заявить одной из американских газет, что НСДАП — это плотина на пути надвигающегося мирового большевизма.» Вспоминаются мемуары Тиссена, про его потуги держать Гитлера, якобы, на коротком финансовом поводке. А вот Фест, молодец такой, накопал противоречащий этому документ: «Несмотря на все аплодисменты, прерывавшие речь Гитлера в защиту мощного имперского государства и предпринимательских привилегий во имя «авторитета личности», в конце мероприятия к возгласу Фрица Тиссена «Хайль, г-н Гитлер!» присоединилось всего около трети участников.» По мюнхенскому радио отказывались передавать отчеты о празднествах Гитлера. И тогда он начинает действовать решительно: расставляет своих людей в полиции и на должности гауляйтеров. Ему нужны хотя бы признаки каких-то активностей от коммунистов, дабы начать борьбу с этим мировым злом. Но те ничего не делают, только брошюры читают. Даже Роза, которая Люксембург бесится от равнодушия немецкого пролетариата и вопрошает: «Германский пролетариат — ну где же ты?» Но дураков поддаваться на провокации нет. И тогда вступает в действие план Б, поджог рейхстага. Казалось бы, вот сейчас фюрер покажет себя. И Гитлер прекрасно сыграл свою роль в свете огня. «Он закричал с такой неистовостью, какой я у него до того никогда не наблюдал, казалось, он вот-вот лопнет от натуги: «Теперь не будет никакой пощады! Раздавим всякого, кто встанет у нас на пути! Немецкий народ не поймёт мягкотелости. Каждого коммунистического функционера расстреливать на месте. Депутатов-коммунистов повесить этой же ночью. Социал-демократам и „Рейхсбаннеру“ теперь тоже никакой милости не будет!» Потом были обещания и требования разоружения – почти что военные всех стран разоружайтесь. Эти слова Гитлера очень радуют Рузвельта. Рейх становится послушным бревном в руках англо-саксов. «Полем манёвра была заседавшая в Женеве с начала 1932 года конференция по разоружению, на которой рейх ввиду своей военной слабости имел особенно сильную позицию.» Это был пропуск Германии в Лигу Наций. В своих речах он часто использовал цитаты из выступлений британского премьер-министра периода войны Ллойд Джорджа: «Справедливость на стороне Германии!» «А стала бы Англия долго терпеть такое унижение?» Гитлер выступал и выступал, а его фигурки в виде пепельниц украшали столы немецких ресторанов. И точно так же как Екатерина, снискавшая славу «собирательницы земель русских» ввела на деле феодальную раздробленность, так и Гитлер, поделил страну по новому. Новая схема организации партии делила страну на 32 округа (гау), округа на районы, местные организации, ячейки и группы. Хотя закон от 1 декабря 1933 года провозглашал единство партии и государства, фактически же Гитлер проводил курс на их разделение. Не без тактических задних мыслей он оставил центральное руководство НСДАП в Мюнхене и вообще явно демонстрировал своё намерение держать партию в стороне от воздействия на правительственные дела. Затем оставалось только избавиться от «революционэров» боевиков. В смысле от Рема. Кстати, момент ареста Рема, у Феста описан совсем иначе, нежели в других источниках. Нет никаких гомосексуальных утех. Рем был один в постели. Гомосексуалистом оказался совсем другой человек. Кстати, он же был единственным, кто оказал сопротивление! (настоящий мужик???) « только один-единственный Эдмунд Хайнес из Силезии, которого застали в постели с гомосексуалистом, оказал сопротивление» Потом была кровавая жатва. «Это объясняет варварскую неразборчивость убийств направо и налево, манеру оставлять трупы на месте расправы, демонстративное наличие следов убийц, ровно как полный отказ от всякой видимости законности. Не было никаких процессов, никакого определения вины, никакого приговора, а было только атавистическое бешенство, неразборчивость которого Рудольф Гесс пытался позже оправдать следующим образом: «В часы, когда речь идёт о том, быть или не быть немецкому народу, нельзя было определить вину отдельного человека судом. При всей жестокости был глубокий смысл в том, что до сих пор за мятежи среди солдат казнили каждого десятого, не спрашивая, виноват он или нет»
Интересный факт: первым государством признавшим рейх Гитлера стал СССР. Вторым – Ватикан!
В общем, рыцарь на коне въехал прямо в гостиную, где, как он думал, джентльмены собирались курить сигары. Но там были одни свиньи, ковыряющиеся в кукурузных початках. Конец второго тома…