5 ЛОС БАНДИДОС. Одноактная пьеса

Л И Ц А

Элмор Леонард – писатель второй половины XX века, автор обсуждаемой книги; худой высокий человек в очках, с короткой бородкой; около 55 лет.
Алексей Писемский – писатель второй половины XIX века; невысокий полноватый человек; тоже около 55 лет.
Читатель – самой средней наружности; всё действие держит в руках покетбук в ярко-зелёной обложке.
(Оба писателя в белых костюмах соответствующего их времени кроя.)

Г л а в н ые   п е р с о н а ж и   о б с у ж д а е м о й   к н и г и :

Джек Делани – бывший гостиничный вор, среднего роста, стройный, с внешностью модели из рекламы спортивной одежды; около 35 лет.
Люси Николс – бывшая монахиня, невысокая, стройная женщина, в длинном черном платье без пояса; около 30 лет.
Дагоберто Годой («Берти») – полковник никарагуанской армии, контрас; невысокий смуглый человек с правильными чертами лица, с черными франтоватыми усиками, слегка полноватый, в костюме; около 40 лет; в книге – прибыл в США собирать пожертвования на борьбу с коммунизмом.
Франклин де Диос – индеец-мискито; невысокий чернокожий человек с индейским разрезом глаз, с всегда невозмутимым лицом, в костюме; около 25 лет; в книге – солдат поневоле, нанят Годоем как водитель, охранник и киллер.
(Все персонажи в черной одежде; цветовые акценты на усмотрение режиссера. Например, на Годое поверх костюмных брюк скорее всего надеты красные трусы типа боксерских.)

* * *

Сцена ярко освещена сверху. Декораций и задника нет; края сцены затемнены, дальний план сцены теряется в темноте. Пол черный. На сцене в беспорядке расставлены простые предметы мебели из ярко-желтой сосны, наверное, из «Икеи», – стулья, табуреты, столы, несколько простых стеллажей, один двухстворчатый шкаф.
Над сценой на высоте в два человеческих роста висят на невидимых тросиках несколько писательских портретов в ярко-желтых (не черных!) рамках – Элмор Леонард, Хемингуэй, Мартин Эмис, А.Ф. Писемский. Невидимый вентилятор создаёт ток воздуха, слегка покачивающий портреты. Вентилятор еле слышно жужжит, и это – единственное звуковое оформление всего действия.
Вдоль рампы проложены узкие рельсы. Пока непонятно, чтó по ним будет ездить, но понятно, что что-то будет.

За одним из столов на стульях, друг перед другом сидят Леонард и Писемский.

Писемский (продолжая начатый разговор): …Ну вы, сударь, престранные вещи рассказываете! То есть у вас – хе-хе – есть правила для написания книг?
Леонард: Да, Алекс, десять правил Люди хватают их как горячие хотдоги…
Писемский: Пардон, как – оддоги?
Леонард: Нет, х-о-т-д-о-г-и, по-нашему означает «горячие собаки».
Писемский (растерянно): Неужто пирожки с собачатиной?
Леонард: Ха-ха-ха! Оставьте ваши заморские фантазии о нашем образе жизни! Речь всего лишь о сосиске в хлебе – она такая же длинная, как такса. (Писемский продолжает пребывать в растерянности.) Извините, я вижу вы опять в затруднении. Теперь вам какое слово незнакомо – «сосиска» или «такса»?
Писемский (выходит из задумчивости): Оба.
Леонард: Хорошо… постараюсь адаптировать лексикон. Где наша писательская не пропадала! Да, Алекс?
Писемский: Абсолютно верно, Элмор Иванович, не пропадала. Наш брат находчивый и гибкий, чистый элáстик, с того и живёт-с.
Леонард: Это точно… живёт… Так насчет правил. У кого ж их нет в голове. А те, которые я рассказываю людям, – всего лишь замануха. Я бы первый смеялся, если бы кто-то начал писать книги по моим правилам. Правила-то у меня есть, но их куда больше, чем десять, и я их придерживаюсь более-менее, но ведь наше ремесло к одним только правилам не сводится. Да, Алекс?
Писемский: Да-да, никак невозможно писать по формуляру! У меня, к примеру, нет никаких правил, какие я мог бы вам выразить. Я пишу без правил, из какого-то чувства, слова выскакивают сами собой, как если бы руку мою направлял Бог.
Леонард: Это да, он и направляет – что бы мы под этим словом ни понимали. Иначе писателя не объяснишь.
Писемский (спохватываясь): Элмор Иванович, премного рад знакомству с вами, с коллегой, но мне неловко, ибо я еще ни одной вашей книжки не прочёл.
Леонард: Алекс, не переживайте. Может, вам и читать-то их не надо. Мы ведь с вами сильно в разных жанрах работаем, да и вообще на разном культурном и историческом основании…
Писемский: Соглашусь, да… Вы же уголовные романы пишете?
Леонард: Да, именно их. Хорошо продаются.
Писемский: У нас в таком жанре пишет г-н Достоевский, да… Меня же всегда интересовало бытописательство нашего человека.
Леонард: Понимаю. Я тоже использую жизненные истории.
Писемский: Знаете, вот каламбур пришёл в голову: если в наших с вами историях и есть что-то общее… хе-хе… я имею в виду Историю с большой буквы… так это Аляска.
Леонард: Хм, Аляска… Да, знаю, но меня всегда больше интересовала история наших южных приобретений – у Мексики и Испании.
Писемский: Честно признáюсь, вот про это ничего не знаю.
Леонард: Да и не надо вам знать. Наверное, своих приобретений хватает.
Писемский: А как же! Вся Сибирь! Кавказ! А сейчас вот силы государства нашего направлены на Туркестанские земли.
Леонард: Ну вот, а я не силён в вашей Сибири и этом… Тёр-ка-стан… Давайте лучше вернемся к литературному процессу.
Писемский: Давайте. Что вы последнее написали?
Леонард: «Бандиты».
Писемский: О разбойниках?
Леонард: В каком-то смысле. На самом деле они никакие не разбойники, а простые люди, обычные, достаточно неловкие, но в итоге добро побеждает зло.
Писемский: Как-то романтично получается. А мы уже романтизм-то изжили с помощью Виссариона Григорьича, и вспоминается он как страшный сон разума.
Леонард: …порождающий драконов… Да нет у меня никакой романтики. Одна прагматика. Пишу об обычной жизни, слегка притягивая её за уши… Всё довольно заурядно… нет никакой романтики. Я другим беру читателя – держу его в непрерывном напряжении. Для этого главный принцип – неожиданные ходы, абсолютно неожиданные, и чтобы – постоянно, как телеграфные столбы по шоссе. Но фактура в целом – да, обычные люди в обычных условиях; никаких необитаемых островов, полярных походов, орбитальных станций…
Писемский: Я понимаю… Неожиданные ходы… у меня тоже… как в жизни… всё так неожиданно всегда закручивается… И тоже простые люди… в обыденных условиях… Так вы, сударь, на самом деле тоже получаетесь бытописатель.
Леонард: Алекс, как хотите… но в общем, да, криминальный бытописатель.
Писемский (с энтузиазмом): Давайте я пожму вашу руку, коллега! (Берёт в обе руки руку Леонарда.) Как бытописатель бытописателю!
Леонард: Ну вот сейчас и посмотрим… на быт… Я изображу вам эту мою последнюю книжку… как уж получится… с неожиданными поправками….

Леонард встаёт и смотрит за кулисы. Оттуда выбегают четыре актёра, играющие персонажей книги, и в спешке занимают произвольные позы на стульях по всей сцене. Актёры замирают в вычурных, неестественных позах и далее, до соответствующих ремарок, не двигаются. Из другой кулисы выходит Читатель и останавливается недалеко от писателей. Леонард и Писемский сначала молча рассматривают застывших персонажей, потом и Читателя. В неподвижности и молчании идет время – до тех пор, пока в зале не начинаются недоуменное покашливание и недовольный гул. Только тогда раздаётся первая реплика.

Читатель (в его руках книга в зеленой обложке, он показывает ее Леонарду): Мистер Леонард, я прочитал.
Леонард: Что прочитали?
Читатель: Ну… вот это прочитал… «Бандиты»… ваш старый роман… Перевод очень хороший…
Леонард (с иронией): Глубокое высказывание!
Читатель: Не глумитесь. К тому же я плохо понимаю английскую речь, а американскую – и подавно. (Леонард не отвечает.) Иронизируете? (Леонард не отвечает.) В общем, это первая ваша книга, которую я прочитал. Ну… нормально. Я поставил вам пять звезд!
Леонард: На флаге США пятьдесят звезд. Невысоко вы меня оценили!
Читатель: Я вас оценил не по флагу, а по пятибалльной шкале. (Леонард хмыкает, но молчит.) В общем, с авансом. Я бы поставил четыре с половиной или даже четыре, но в знак признательности ваших заслуг перед американской литературой (Леонард опять хмыкает) и кинематографом… Я посмотрел фильмы по вашим книгам – отлично. Буду и дальше читать ваши книги.
Леонард: Дальше, дальше… А дальше – тишина. Вы знаете, что такое тишина?
Читатель: Нет, я еще не умер.
Леонард: То-то же… Тишина печальна. Я уже десять лет… Как-то не по себе. Печальна прожитая жизнь, печальны ряды книг… написанных ради денег…
Читатель: Да ладно, не печальна! Очень даже бодра, весела, а книги написаны у вас с огоньком! Профессия не хуже любой другой, и вы радуете читателей. Взбодритесь!
Леонард (встаёт): Лучше я взбодрю вон их… своих персонажей.

Леонард идёт по сцене от одного актера к другому. Читатель и Писемский внимательно наблюдают. Наконец, Леонард останавливается около Джека.

Леонард: Вот Джек – главный герой. У меня они все недотёпистые. Но симпатичные. (Говорит Писемскому.) Мои персонажи не выстраиваются в шеренгу, когда я к ним подхожу, но и не своевольничают. (Писемский улыбается, Читатель кивает головой.) Во всём нужна дисциплина. Все они (обводит рукой неподвижные фигуры), как у меня принято, прошли проверку первой сотней страниц и в романе удержались – я ведь с ними не церемонюсь, если что… (Раскуривает трубку.) Вот сейчас посмотрим, что с ними стало за тридцать лет… Джек!
Джек (вставая и разминая затёкшие конечности): Хелло, Элм!
Леонард: Как поживаешь?
Джек: Нормально. Сигаретки не найдется?
Леонард: Ты же бросил.
Джек: Ну да. Только Люси не бросила. (Смотрит в сторону Люси.) Попробуй не начни, когда такая красивая монашка шмалит рядом с тобой! И не того захочется!

Из правых кулис с сиплым свистком выезжает модель паровоза высотой около 80–100 см. С белым дымом и свистками он проезжает по рельсам вдоль рампы и скрывается в левых кулисах.

Леонард: Джек, ты забегаешь вперед. Потом покуришь, потерпи, когда Люси появится.
Джек (некоторое время раздумывает, потом обращается к Читателю): Вы – читатель?
Читатель: Да. Почитываю на досуге.
Джек: Сигаретки не найдется?
Читатель: Я не курю.
Джек: Правильно. (К Писемскому.) И вы читатель?
Писемский: Нет, я писатель.
Джек: Тоже ничего. А сигаретки не найдется?
Писемский: Извините, но как-то не довелось.

Джек не отвечает. Он сдвигает вместе два стола и ложится на них, на спину, руки вдоль тела, изображает труп в процедурной. Говорит в потолок:

Джек: Вы помните, как всё начиналось?
Читатель: Помню. В Новом Орлеане.
Леонард (в сторону зала): Отдал дань моей малой родине…
Джек: Да, в похоронном бюро моего зятя Лео – он как раз бальзамировал труп.
Читатель: Помню. Человек с разможжённой головой, троакар как оружие – очень ярко.
Леонард (в сторону зала): Всегда пишу про то, что хорошо изучил. Точность – вежливость писателя…
Джек: Да, с разможжённой головой был мой старый приятель Бадди Джаннет… хороший мужик… он меня как раз к гостиницам и притянул… Аж нахлынуло…
Леонард: Джек, не затягивай. Даже я помню, с чего всё начиналось. Ты давай от тела переходи к делу.
Джек (продолжая лежать): Дело в том, что в тот вечер поступил вызов из лепрозория. Люси подрядила нашу контору вывезти оттуда труп… Я, конечно, ссыканул ехать – кому захочется хвататься за прокажённого, даже если он в пластиковом мешке. Но Лео не дал мне смыться… Поехал, и оказалось, что там не труп, а надо вывезти тайком живую девушку, пусть немножко и больную. (Поднимает руки вверх и изображает, что крутит ими руль.) По пути там всякие дела начались… В общем, Люси… Да что там говорить, влюбился я в неё.
Читатель: В такую и я бы влюбился!
Леонард: Джек, ты не влюбился в неё, а втрескался. И стал помогать (подходит к Люси) во всех её планах… Люси, привет! (Люси «оживает» и машет рукой в знак приветствия.) Мы тут о тебе говорим.
Люси (встает, сжимает кулаки, потягивается): Слышу, чтó вы тут говорите. Привет, Элмор! Давно не виделись.
Леонард: Это точно, тридцать три года и одиннадцать месяцев.
Люси: Верю. Я не считала. Когда занимаешься своим делом, время бежит – не заметишь…
Леонард: Дело всё то же? В Никарагуа?
Люси: Ну да – лечу прокажённых. На деньги, которые забрали у Берти, я построила новую «Саграду Фамилию» – лучше прежней.

Джек встаёт со стола, улыбается, машет Люси рукой, но она его не замечает.

Леонард: Ты наша героиня, наш Швейцер!
Джек: Люси, привет!
Люси (машет рукой Джеку): Привет! Только сигаретку не проси, закончились. (Осматривается, вздрагивает, когда видит полковника Годоя, и начинает озираться, как будто что-то ищет. Голос становится напряженным.) Где мой револьвер?
Джек: Зачем он тебе?
Люси: Мало ли… Например, чтобы пристрелить вон того… Берти.
Джек: Да не беспокойся, его же пристрелил Франклин.
Люси: На всякий случай. Контрольный выстрел в голову этой рептилии в красных трусах (показывает пальцем в сторону полковника) не помешает… Он же живучий, как крокодил.
Читатель: Не верю!
Леонард (с интересом разглядывает Читателя): Ммм… но вы же вроде не Станиславский.
Читатель: Всё равно не верю! Люси не могла этого сказать!
Люси (поворачивает голову к Читателю и тоже его разглядывает): Почему не могла? Мне же виднее, чтó я могу.
Читатель: Вы не можете убить человека!
Леонард: Может.
Люси: Этого негодяя и убийцу – могу. Я вообще сильно изменилась с тех пор… как вы обо мне читали. А вот он – не мог измениться. Контрольный выстрел не лишний.
Писемский (в сторону): Да, у них тут отнюдь не дворянское собрание…
Читатель: Мистер Леонард, а вы знаете, что ваши книги не проходят тест Бекдел? Вообще никак.
Леонард: Не знаю, о чём вы.
Читатель: Об этом… феминизме…
Леонард (ругается): Феминисмо версус мачисмо? Ке се хода тодо аль инфьерно!
Писемский (в сторону): Какие образованные люди!..
Читатель: Люси, а вы с Джеком поженились? (Люси краснеет, Джек трёт переносицу.) Тут в конце (показывает книгу) ничего не ясно.
Леонард: Дорогой читатель, «повесть о первой любви» – не мой жанр. Я уж скорее о пятой-десятой любви.
Читатель: Так они поженились?
Леонард: Откуда я знаю? Жизнь – сложная штука. Моё дело придумать персонажей и рассказать историю.
Читатель: Но они всё-таки поженились?

Леонард пожимает плечами, идет к полковнику, рядом с которым в застывшей позе находится и Франклин, задумчиво смотрит на них, поворачивается в сторону остальных, опять смотрит на полковника и Франклина. Молчание затягивается до первого недовольства в зрительном зале.

Леонард (говорит самому себе): Смотрю я на полковника… думаю, а что в нём могло быть хорошего? Любил ли он свою мать? Приходила ли в его голову хоть одна добрая мысль?.. Так и не понял. Редкий для меня персонаж… но не сложный… (Отходит к остальным, поворачивается в сторону полковника.) Полковник! Дагоберто Годой! (Тот подскакивает, как будто его ударили электрошокером, смотрит ошалевшими глазами по сторонам, на лице – складки от сна.) Мы здесь!
Джек: Да он же нажрался вчера как скотина. С девочками. Ничего не соображает… и наверняка опять изгадил весь номер… своими дурацкими красными трусами…
Годой (продолжает осматриваться, видит Франклина): Эй, индеец, а ты чего там разлёгся? Я тебе за чтó деньги плачу? Чтобы ты стоял и наблюдал!
Франклин (лениво встаёт, встряхивается всем телом, как будто и по его телу прошел электрический импульс): Как дела?
Годой: Никак. Башка болит.
Франклин: Я больше на вас не работаю. Всего хорошего! (При этих словах он суёт руку под пиджак, что-то ищет, но не находит. Вынимает руку. По его лицу невозможно ничего прочитать.)
Годой: Что? Что ты сказал?! Так чтó ты там сказал, тупая индейская башка? (Франклин продолжает невозмутимо смотреть на полковника. Теперь уже полковник что-то ищет под пиджаком, но не находит.) Я бы тебя пристрелил как собаку, но тебе повезло!
Люси: Полковник! (Тот резко поворачивается в сторону Люси.) Это не вы, а Франклин вас пристрелил – тогда. А сейчас у нас капустник, мы никого не убиваем… Если только вас придётся, полковник. Вы всё такая же мразь и негодяй!
Годой (бросается к Люси, протягивая руки к ее горлу): А-а-а! Это опять ты!.. (Джек сбоку бьет его кулаком в скулу. Полковник сворачивает свой бег в сторону, натыкается на мебель и с грохотом падает на пол.)
Джек (потирая костяшки кулака): Сволочь.
Люси (кричит): А с чего ему меняться? Он искромсал мачете десятки невинных людей! моих больных! Он и сейчас искромсает! (Плачет. Джек ее обнимает. Полковник поднимается, тяжело дышит, набычивается.)
Леонард (поворачиваясь к Писемскому): Вот с таким материалом тоже приходится работать.
Писемский: Да вижу, Элмор Иванович. Ажиотажно. У меня страсти тоже кипят нешуточные, но не такие громкие.
Читатель (с некоторым раздражением): Мистер Леонард, вы же говорили, что у вас преступники всегда симпатичные, с человеческим зерном.
Леонард: Да, но есть человеческие пределы… и за ними уже нет зерна. Когда я узнал про зверства контрас, я их возненавидел. Выродки, звери… Им нужны только власть и деньги… Деньги и власть… И они их просто так никому не уступят…
Джек: Ага, а потом сбегут с деньгами в Майами!
Леонард: Не все… К сожалению, не все… А наши негодяи – наш президент, наши спецслужбы, наши богачи – они все снабжали этих ублюдков деньгами и оружием – на борьбу с коммунистами… Да, Франклин?
Франклин: Сандинисты тоже звери. Сжигают наши дома, отбирают землю, убивают наших людей, гонят нас жить в другое место, куда мы не хотим.
Джек: Франклин, но ты же выбрал, на какой ты стороне!
Франклин: Да, Джек, я помню… Я на стороне своего народа и на её стороне (кивает в сторону Люси). Мы на одной стороне. И ты, Джек, на этой стороне. И мистер Леонард на этой стороне. (Смотрит в сторону набычившегося полковника.) А он на другой стороне.
Годой (вскидывается): Я тебе пристрелю, как предателя!
Леонард: Полегче, полковник.
Годой: Я его пристрелю, как вора!
Люси: Полковник, мы не дали вам сбежать с чужими деньгами. Теперь они там, для чего вы их собирали – на вашей родине.
Леонард: У негодяев нет родины…
Писемский: …и сословия.
Годой (кричит): Это мои деньги! Это я их собрал! Где мои деньги?!

Полковник Годой бегает по сцене от одного предмета мебели к другому, бьёт их в ярости кулаками, ногами, разбивает стулья о столы. Все замешкались, и Годой, пробегая мимо Люси, бьёт ее со всей силы ногой в живот.

Годой: Вот тебе удар патриота!

Люси падает назад, ударяется головой о стол и оседает на пол. Джек бросается к Люси. Франклин бьёт полковника в лицо несколько раз. Тот отшатывается, но стоит на ногах. Мотает головой и мычит.

Леонард: Джек, что с Люси?
Джек: Ничего. (Встает и с ненавистью смотрит на полковника. Медленно идет к нему. Франклин отходит в сторону.)
Люси (сидя на полу): Не трогай ублюдка. (Джек останавливается.) Я сама!
Писемский (в сторону): Да тут тюфяков-то нету…
Леонард (Писемскому): Вот вам наше бытописательство. (Джеку): Ну что стои́шь? Тут думать нечего. Возьми ружье, раз уж оно лежит в шкафу. (Джек подходит к шкафу, распахивает обе створки, с удивлением вынимает ружьё, растерянно держит его в руках. Дверцы шкафа со стуком сами захлопываются.) Стреляй. У нас один акт, ждать некогда.
Джек: Куда? Стрелять?
Леонард (делает неопределенный жест рукой): Куда-нибудь.

Раздается выстрел. Годой падает. Все понимают, что он убит насмерть. Молчание. Джек продолжает держать ружьё на весу, как поднос. Люси идёт к нему.

Джек: Нет!
Леонард: Да. Собаке собачья смерть.
Джек (кричит): Я не убивал!

Франклин подходит, забирает у него ружьё, начинает с интересом его изучать.

Леонард: Конечно, не убивал. Его убило ружьё, Джек. Ружья на сцене всегда стреляют.

Люси стоит, бессильно опустив руки и голову. В длинном черном платье она похожа на статую. Джек обнимает Люси. Ее бьёт крупная дрожь. Писемский нервно смеётся. Леонард с удивлением смотрит на Писемского. Читатель разводит руками и уходит за левые кулисы, из которых с сиплым свистком выезжает модель паровоза, проезжает вдоль рампы и скрывается в правых кулисах.

Занавес, которого нет.