4

Книга Боба Блэка является неким продолжением труда Поля Лафарга в понятии взгляда на труд (сам Боб Блэк упоминает Лафарга в этой статье). Хоть статья является довольно похожей на труд предшевстенника, в ней просматривается ряд особенностей, которые очевидно её отличают от прародителя. Очевидно и то, что Боб Блэк имеет уже современный взгляд на эту проблему и сами эти замеченные мною особенности будут показаны в цитатах.
Тезисы выявленных особенностей выглядят так:
1. Мы большие рабы, чем были наши предки
2. Понятие дисциплины, которое не было упомянуто в книге Лафарга
3. Ну и само современное видение данной проблемы.
4.  Труд убивает

Итак цитаты.

Унижения и деградацию, которые работа приносит большинству работающих, можно суммировать под общим наименованием «дисциплины». Фуко[В Surveillir et punir, которое по-английски называется Discipline and punish.] переусложнил это явление, которое само себе чрезвычайно просто. Дисциплина — это все проявления тоталитарного контроля на рабочем месте: постоянное наблюдение, рабочие часы, навязанные темпы работы, нормы выработки, наказания за опоздания и т. д. и т. п. Дисциплина — это то, что роднит фабрику, офис или магазин с тюрьмой, школой и психиатрической больницей. Это нечто ужасное, и в истории не встречающееся. Нечто, превосходящее все возможности таких демонических диктаторов прошлого, как Чингиз-хан, Нерон и Иван Грозный. При всех их поползновениях, у них просто не было таких механизмов контроля над подданными, как у наших современных деспотов. Дисциплина — это отчетливо дьявольский и современный способ правления, новшество, которое при первой возможности надо полностью запретить.

Это читать не обязательно
Про дисцпилину хочется привести свой субъективный опыт, который подтверждает всё сказанное. Так как я сейчас учусь на четвёртом курсе - я прохожу очень длительную практику в государственном учреждении. Так как я ни дня не работал в своей жизни, для меня было дикостью требование приходить на практику в девять утра, хотя я просыпаюсь обычно в 12.Своему руководителю я объяснил, что я могу приходить и после обеда, в два часа и также отрабатывать положенные мне четыре часа. Он же мне отвечал, что приходить я должен как все. С одной стороны можно согласится - в чужой монастырь со своими правилами не приходят. С другой, лучше уж я приду в два, в более продуктивном состоянии и выполню работу, эти четыре часа, в лучшем виде.

Второе - это то, что в воскресенье мне сначала написал, а потом через минуту позвонил один из сотрудников,который тоже имеет надо мной власть. Сначала он написал мне в WhatsApp, мол надо придти в классической одежде в понедельник, я это сообщение не прочитал и он тут же, через минуту или больше, мне позвонил. Блииин, зачем ты звонишь мне в воскресенье? Я же прочту твоё сообщение. При этом, в пятницу я уже знал, что мне надо в понедельник придти в классике, бро.

Один раз я ушёл в столовую во время работы, хотя я итак ничего не делал. Он мне позвонил и спросил почему я не на рабочем месте. А что если во время обеда человеку не хочется кушать, а вот после него, через час или два ему захочется. Что теперь, терпеть до конца?

Пару раз я не пошёл, один раз приболел. И этот начальник сразу мне звонил и спрашивал
-ты где!? Сколько будешь болеть по плану!?
Моя свободная душа не может выдерживать такого контроля...

Ещё цитата

В любом
слегка-десталинизированном диктаторском режиме свободы больше, чем на рабочем месте обычного американца. В офисе и на фабрике царит дисциплина и иерархия того же сорта, что в тюрьме или в монастыре. На самом деле, как продемонстрировали Фуко и другие, фабрики и тюрьмы появились примерно одновременно, а управляющие ими сознательно заимствовали друг у друга методы управления. Работник — это раб на пол-ставки. Работодатель говорит вам, когда явиться, до какого времени не уходить, и что делать в промежутке. Сколько работы выполнять, и с какой скоростью. При желании, он может довести свою власть до оскорбительных пределов — регулируя, если захочется, вашу одежду и количество разрешенных посещений туалета. С небольшими исключениями, он может уволить вас по любой причине или вовсе без таковой. Он напускает на вас стукачей и непосредственных начальников, которые за вами следят, и собирает на вас досье. Возражения называются «неподчинением» — как будто работник это непослушный ребенок — и за них вас могут не только уволить, но и лишить пособия по безработице. Не имея в виду безусловно утверждать, что и для них это обосновано, хочу заметить, что точно так же дома и в школе обращаются с детьми — мотивируя это их «незрелостью». Что же тогда сказать об их работающих родителях и учителях?

2.

В определенном смысле, неправильно называть нашу систему капитализмом, или демократией, или — еще хуже — индустриальным обществом; ее настоящие имена — фабричный фашизм и офисная олигархия. Всякий, кто называет этих людей «свободными» — или дурак, или врет. Ты это то, что ты делаешь. Если ты делаешь скучную, тупую, монотонную работу, скорее всего ты сам станешь скучным, тупым и монотонным. Работа объясняет видимую повсюду ползучую дебилизацию гораздо лучше, чем гипотетические зомбирующие механизмы вроде телевидения или образования. Люди расчерчены по линеечке всю свою жизнь — школа переходит в работу, с ограничителями в виде семьи вначале и дома для престарелых в конце; они приучены к иерархии и психологически порабощены.

В этих цитатах безусловно виден анализ проблемы сугубо лишь нашего времени, сам тезис стилизован под рамки нашего времени. Если Лафарг обозревал проблему в общих чертах, то Боб Блэк уходит в такого рода описания, хотя может пример и надуман, ибо во время Лафарга такие примеры не имели места быть. Такой пример набрасывается сам собой.

Теперь цитаты про то, что предки наши были меньшими рабами, чем мы есть сегодня

Наши предки, даже в восемнадцатом столетии, пройдя уже так далеко по пути к нашим теперешним несчатиям, по крайней мере осознавали еще то, что потеряли — оборотную сторону индустриализации. Их религиозное почтение к «святому понедельнику» — тем самым, установление de facto пятидневной рабочей недели за 150–200 лет до ее официального признания — было настоящей головной болью для фабрикантов той поры. Очень долго пришлось приучать их к гудку — предшественнику будильника. Вплоть до того, что на одно или два поколение взрослых мужчин пришлось заменить на женщин, приученных подчиняться, и на детей, который можно было воспитать для фабричной работы. Даже эксплуатируемые крестьяне времен ancient regime выкраивали заметное время для себя из того, что шло на помещичью работу. Согласно Лафаргу, четверть календаря французских крестьян занимали воскресенья и праздники. По статистике Чаянова, в деревнях царской России — не то, чтобы очень прогрессивном обществе — крестьяне также отдыхали от четверти до одной пятой дней. При всем нашем управлении, нацеленном на производительность, мы очевидным образом далеко позади этих отсталых обществ. Эксплуатируемые мужики спросили ли бы, зачем мы вообще работаем? И мы должны задать тот же вопрос.

2.

Антрополог Маршалл Салинс, исследуя данные о современных охотниках-собирателях, в своей статье «Первое общество изобилия» полностью разоблачил гоббсианский миф. Работают они гораздо меньше чем мы — а их работу гораздо труднее отличить от того, что мы бы назвали игрой. По заключению Салинса, «охотники и собиратели работают меньше нас, поиск пищи вовсе не есть непрерывный труд, но занятие от раза к разу, досуг наличествует в изобилии, а количество часов сна в дневное время на человека в год превосходит все, что можно найти в любом другом общественном слое». Работали они в среднем четыре часа в день — если это вообще можно назвать «работой». «Труд» их, в наших терминах, был трудом квалифицированным, задействующим их физические и интеллектуальные способности; по словам Салинса, неквалифицированный труд в любом заметном объеме возможен только в индустриальном обществе.

А ещё пару цитаток о том, что трудовая деятельность загоняет людей в могилы в больших количествах, так сказать.

В этой стране, ежегодно на рабочем месте погибает от 14,000 до 25,000 человек. Более двух миллионов получают увечья. Причем эти цифры основаны на крайне консервативном определении увечья, связанного работой — поэтому они не учитывают ежегодные пол-миллиона случаев профессиональных заболеваний. Я взял в руки один из учебников по профессиональным заболеваниям — в нем было больше 1,000 страниц. И даже это едва задевает верхушку айсберга. Существующая статистика включает в себя только очевидные случаи — такие, как 100,000 горняков, страдающих черной болезнью легких, из которых каждый год 4,000 умирают — процент летальных исходов выше, чем у СПИДа, которому СМИ уделяют куда больше внимания. (Потому что втайне все думают, что СПИД поражает только извращенцев, которые могли бы и воздержаться, в то время как добыча угля — это нечто священное и общественно необходимое.) Но статистика не учитывает десятки миллионов людей, для который работа означает сокращение продолжительности жизни — а ведь это и есть по определению человекоубийство. Подумайте о врачах, который дорабатываются до смерти, не дожив до 60-летия. Подумайте о других работоголиках.

А теперь выход из ситуации по Бобу Блэку

Я не думаю, что таким образом можно сохранить большую часть работы. Но большую часть работы и не следует сохранять. Лишь малая, постоянно уменьшающаяся часть работы служит какой-то полезной цели, чему-то кроме защиты и воспроизводства системы всеобщего труда с ее политическими и правоохранительными придатками. Двадцать лет назад, по оценке Пола и Персиваля Гудманов, лишь пяти процентов всего затрачиваемого труда хватило бы, чтобы удовлетворить наши минимальные потребности в еде, жилье и одежде. Надо полагать, что если эта цифра точна, то сейчас она была бы еще меньше. Они дали только оценку — но сути это не меняет: прямо или косвенно, большая часть работы имеет цели непроизводительные — торговлю и управление обществом. Прямо так, сходу, можно освободить десятки миллионов продавцов, солдат, менеджеров, ментов, брокеров, священников, адвокатов, банкиров, учителей, охранников, квартирных хозяев, рекламных агентов, а также всех, кто работает на них. Это как лавина — каждый раз, когда от работы освобождаешь большого начальника, с ним освобождаются все его подчиненные и лакеи. Экономика схлопывается.

Вообще многие современные коммунисты (Борис Юлин) придерживаются тех же самых взглядов и Борис Юлин, например, говорит о том, что продолжительность человеческого труда можно ограничить четырьмя часами, ибо производительные силы общества достигли такого уровня, что работать больше нет необходимости. Стоит ещё сказать о том, что лишь малая доля всего общества, где-то 5% из всей общности - есть производители этих благ. Поэтому капитализм и примечателен тем, что при нём существуют куча ненужных работ, типа сферы услуг (доставка еды, такси, официанты и прочее)
Но стоит разделять этот посыл на две стороны - одни видят коммунизм без работы как капитализм без работы, где сохранено потребление, но исключена глобальная эксплуатация, но это не правильное понимание этой книги и самой позиции. Понимание позиции состоит в том, что освобождённые от эксплуатации люди объединяются в решении каких-либо глобальных проблем... Ну вы поняли, дальше писать лееень... Есть ролик Бориса Юлина, там он эти две позиции и разбирает. Ссылочка будет.

https://youtu.be/fbXTg2oIy2s