3 АВОКАДО. Битва при Сталактитах.

HURRY UP PLEASE IT'S TIME
— T. S. Eliot. The Waste Land.

Странно держать в холодильнике авокадо, которые ты не ешь. Столь же странно, наверное, покупать книги – которые ты не любишь. Тем не менее, я это сделала.
Издано как Библия почти, в хорошем смысле слова. Не наша, в рокайлях и золоте, но как ее обычно издают за рубежом – формат, объем, простой и лаконичный переплет, на настоящей рисовой бумаге... Впрочем, для многих Библия и есть.

Я сейчас скажу страшное: я не люблю Бродского.
Это не умаляет ни его, ни Нобеля значение. Точно так же, как то, что я не люблю да Винчи, никак не сказывается на количестве китайцев перед Мона Лизой.
Из всех авторов, что висят надо мной как сталактиты, ни о кого другого я не билась головой так часто. Имя было знакомо с детства, но в реальности мною владели другие поэты, а потом все попытки его полюбить неизменно кончались ничем. Я, конечно, винила в этом себя, освещение, шрифт, время года – сталактит же тем временем рос...
Надо было что-то решать – то ли каску купить, то ли книжку. Не умея судить, даже в каске, как экскаваторщик о Пастернаке – выбрала вариант два.

ШАХМАТЫ

Гений русской поэзии ставит высокую планку.
Мне, наверное, попадались не те стихи – не тот год, не тот терруар. Стихи ж как вино – достаточно пригубить, и либо еще глоток, либо ставишь бокал на стол. Я ждала гроссмейстерского гамбита – но, упершись в глухую оборону пешек, отступала. Колченогие пешки, увязшие меж Тредьяковским и Маяковским, отталкивали, не пускали – и за спинами их не было видно ферзя...
Слишком часто у Бродского эти нагромождения тропов не являют, но прячут, не дышат, но душат. Мне было неуютно, мелко, сорно – и ни «величие замысла», ни многотонные смыслы не помогали. Это были те самые «эстетические разногласия». Стихи либо красивы, либо нет.

Так мы и жили, по разные стороны улиц – пока вдруг, совершенно случайно, я не прочла «Сретенье». Стройное, цельное, мерное, со стоящим того смыслом, пусть и не им придуманным... Буратино, я думаю, был менее изумлен – найдя маленькую железную дверь в стене.
В тот же день я заказала эту книжку. Вслед за ней – захотелось купить электричку. Хотя бы вагон – теплый, со светом и пледом, и без дядек с баяном в дверях...
Хорошо не купила.

All the weirder are the damn avocados...

Я опять «неудачно открыла» – стихи, по лености, читаю наугад, с любого места, в шахматном порядке. Доброрукие венгры заложили ляссе прямо на слове «даден»... Ладно, спешно эвакуировалась – благо, в тысяче страниц это нетрудно. «Декабрь во Флоренции» – ну, не праздник ли?! Встала, сделала кофе – приготовилась упиваться...

Бродский опытный фрезеровщик – столько стружки за пять страниц с меня не снимал никто. Венецию не жалко, не люблю, но за Флоренцию, пардон, убить готова. Впрочем, ее здесь и нет. Кишлак с базаром на мосту и странными для горцев именами... Все то же, теми же тропами, кроме «яйца Брунеллески», сказать можно и о любом другом месте. Флоренция здесь клетка, как в тетрадке – поверх которой пустота и discontent, как это называлось у Шекспира.
Злая, вычищая из зубов абзацы, назвать которые строфой язык не повернется, сломан – листаю дальше, целый шмат страниц. И попадаю на «чучмека» в самолете – из-под которого текло известно что... Ну, серьезно?!

Неделю книжка провалялась у кровати. Наконец, взяла себя за шкирку – книжку жалко, тканевый переплет, эти кремовые страницы, шрифт, который бы так пошел Пушкину или Данте... Понимая, что эта попытка последняя, принялась, осторожно, выискивать по оглавлению то, от чего не сводило бы скулы с первой же строчки...
Заглянула в Венецию. Понравилось про «фарфоровый вид» – колокольни, по утрам «звенящие как ложки» о чайники и «перевернутые чашки» куполов. В целом, судя по переводу, Бродский лучше писал по-английски – язык этот и правда дисциплинирует, исключая домашнюю вседозволенность и аморфность русского языка. Взгляд на этом тексте отдыхает. Но это другая история – мы говорим о стихах.

МЕТРОНОМ

В этой книжке есть хорошие стихи – за них я половину звездочек и оставляю. Тем странней эти чертовы авокадо – которые тоже есть, и не один холодильник. Оплывшие сталагмиты – над которыми перебирает пуантами белый кордебалет.

В каждой пещере есть звук – или был. Метроном. Само время стекает, по капле. Сколько кальп? эр? веков? Натекло и еще натечет. А они так и тикают – в оглушительной темноте. Песочные часы вечности.

Слышал ли он этот звук? Конечно. И, думаю, даже видел – в Комарово и потом много где еще. Его брызги он поднял и огранил, но не по нему стекала вечность...
Стихи не барахолка и не антикварный магазин, под аркой, в полуподвале – где всякая рухлядь товар, и мертвое пианино глядит в слепое трюмо так пристально, что между ними протиснется только подсвечник, и тот на одной ноге... Талант – это не только писать, но и вычеркивать тоже. Отодвинуть от зеркала пианино, расчистить проход, выкинуть канделябры...

HURRY UP PLEASE IT'S TIME!..

Да, конечно.
Интуиции надо верить – и с книжками, и с вином.
Сталактит отменяется. Queen Victoria is no more.
Не надо мной.

EZ