4

Прочитал "Огонь" (1969) Анатолия Кузнецова, советского писателя-невозвращенца, известного многим благодаря своему роману "Бабий Яр".

Кузнецов о судьбе своих публикаций в СССР:

Когда в 1969 году я остался в Лондоне, в Москве был задержан готовый двухмиллионный тираж журнала ''Юность''. С него срывалась обложка, где в списке редколлегии была моя фамилия, и обложка заменялась новой. С тех пор, кстати, список редколлегии журнала ''Юность'' на обложке больше ее печатает. В 3-4 номерах ''Юности'' за тот же 1969 год печатался мой роман ''Огонь'', и я в Лондоне с любопытством развернул потом номер 12, где обычно дается содержание всего журнала за год. Под рубрикой ''Проза'' ни моей фамилии, ни романа ''Огонь'' не было. В библиотечных экземплярах страницы с ''Огнем'' в 3-4 номерах, как я узнал, были вырезаны. Не было. Да, из-за меня у служащих ''министерства правды'' было много работы

Если бы существовали какие-либо аннотации к "Огню", то, вероятнее всего, в них говорилось бы о жизни и самоотвеженности простого рабочего класса в годы строительства домны в n-ю пятилетку и разложении элементов, поражённых буржуазными ценностями.

События "Огня" разворачиваются на фоне пуска крупнейшей в мире доменной печи в Косолучье (Косая Гора). Из Москвы на свою малую родину командируется Павел, молодой корреспондент одной из центральных газет, который помимо основной задачи хотел бы каким-нибудь образом узнать о судьбе своих школьных друзей. Несмотря на совершенно стандартный соцреалистический пейзаж, Кузнецов буквально с первого предложения начинает деконструировать эту индустриальную идиллию: "Известие о самоубийстве Димы Образцова ошеломило Павла".

Описания зимнего Косолучья непременно сопровождаются подобными деталями:

Небо чистое, без единого облака, обдающее землю чёрным космическим холодом.

Далее Кузнецов вовсе поселяет на своих страницах фантома - во сне Павла является погибший коллега-журналист Дима Образцов, который жалуется на то, что с ним в гостинечном номере разговаривают предметы:

Понимаешь, я гашу свет, ложусь, и они начинают разговаривать. Все: мой костюм, пуговицы, бритва, тумбочка, телефон…

Этот фантом и далее будет преследовать Павла.

Затем сюжет начинает принимать формы "Плетёного человека" (1973) - Павел пьянствует со своим школьным другом, снова видит фантома, просыпается в беспамятстве и полубреду в своём гостиничном номере, после чего среди ночи с сильным недомоганием выезжает на задувку домны, где ему предлагают немного поработать руками, чтобы он как можно живее написал в своей статье о самоотверженном труде рабочих. Павел с горновыми забирается в горн, чтобы подготовить полк для последующей загрузки шихтовых материалов:

Фантастическая розовая замкнутость эта уходила вверх, в невероятную высоту, в тьму, и поскольку запирающий её конус даже и не угадывался, всё это походило не то на внутренность какой-то чудовищной вавилонской гробницы, не то на иллюстрацию к фантастическим повестям, где герои блуждают в изогнутом пространстве…

Павел на равных трудится с горновыми, но из-за последствий встречи с одноклассником решается спуститься с полка и подремать:

Павел прекрасно слышал, но затаился, не хотел отзываться, хитро посмеиваясь во сне. Постепенно звуки затихли, похоже, убрали лестницу, звякали крышкой и ключами, завинчивая фурму.
Павел всё спал, переполненный тишиной и миром. Но по помосту зашуршало, защёлкали какие-то камешки, и вдруг ужасающий грохот раздался, стойки затрещали, на Павла посыпались камни, уголь. Он ошалело вскочил и только тут по-настоящему понял всё: что он проспал, что его забыли в домне и никто не хватился, что началась загрузка.
Вокруг была кромешная тьма. Натыкаясь на стойки, продираясь сквозь них (опять ужасающий грохот, опять посыпалось!), он кинулся искать на ощупь стены и лётку, чтобы хоть закричать в неё, может, кто-нибудь услышит. Наконец, он упёрся в стену, продирался вдоль неё, щупал, щупал и нашёл место с вывалившимися кирпичами, он узнал его, ужас сделал его каким-то прозорливым, но не было свежего тока воздуха. Он наткнулся на холодный, застывший раствор, выпучившийся из лётки: её запечатали…
И тогда он понял, что безнадёжно замурован. Загрузят домну, зажгут, и он будет метаться в полке, пока не сгорит, превратится в металл, вернее, в примесь к нему, пойдёт в комбайны, и мясорубки, и ракеты… Почётнейшая гибель! Раствориться в комбайнах!…
Он сделал отчаянное усилие – и закричал. Закричал жутким, сдавленным, неестественным голосом, от которого и проснулся весь в холодном поту, и он ещё несколько секунд ошалело лежал, уставясь на берёзовый ствол и туго, с трудом вспоминая, где он. В ушах лопнули пузыри, и он услышал, как наверху стучат, пилят, хохочут.
Он торопливо полез наверх, выбрался: ого, до окончания полка ещё порядком и порядком!… И его окутало с ног до головы жаркое счастье.

Этот сон у меня стойко ассоциируется с жертвоприношением приезжего инспектора Нила Хоуи в "Плетёном человеке", только не во имя божества плодородия, а во имя советского Левиафана.