5 Многослойный пирог

Как писал А.П. Чехов: «Если в начале пьесы на стене висит ружье, то (к концу пьесы) оно должно выстрелить». Если в начале романа фигурирует кочерга, то, скорее всего, о ней ещё вспомнят.

Всё не то, чем кажется. Перевернув последую страницу, хочешь вернуться в начало и перечитать книгу под другим углом. Пирсон — ненадёжный рассказик или обманувшийся влюблённый? Все ключи умело запрятаны в складках повествования, все они универсальны и к какой двери их применить — выбор каждого. Кому верить и сопереживать? Решать только вам.

Какой бы мишуры не навешали свидетели в послесловии, я склоняюсь к правдивости авторского рассказа. Почему бы не допустить возможность клеветы? Представить, что все эти люди преследуют корыстные цели, хотят откреститься от неудобных и пятнающих биографию событий. К примеру, Фрэнсис Марло в послесловии пытается продать читателям свою потенциально неудачную книгу «Бредли Пирсон, параноик из писчебумажного магазина», а Кристин в очередной раз рекламирует собственный модный салон. Что до Джулиан, так она вообще в какой-то момент отвлекается и начинает демонстрировать нам свои писательские навыки.

Если абстрагироваться от интерпретации событий и обратиться к анализу романа, то поражаешься, насколько он превосходно скроен. Это склáдное нагромождение аллюзий и реминисценций, ворох цитат и прочих культурных пасхалок.

Структурно большая часть произведения напоминает пьесу: герои снуют по сцене, прячутся за занавесом, произносят стройные монологи и картинно заламывают руки. А если «Чёрного принца» попытаться представить в виде тортика, то первый и самый главный корж будет отдан Шекспиру. Его голос настойчиво вторит повествованию. Отсылки к «Гамлету», «Королю Лиру» видны невооружённым глазом.

Другой слой интертекста по праву занимает античность. Помимо этого в произведении много библейских мотивов: персонаж Локсий сильно напоминает Люцифера, а в «Чёрном принце»  угадывается «Князь тьмы», но это не точно. После такого вас уже смущает оправдание Пирсона. Ведь именно издатель, незабвенный Ф. Локсий, облагоображивает личность главного героя. Или же Локсий — это Феб Аполлон? Тогда отсюда выходит более симпатичная платоновская концепция об Эроте.

Словом, чем больше копаешься в смыслах, тем меньше начинаешь верить самому себе. Похоже, пора прекратить поиски истины. Гениальный роман на то и гениальный: он провоцирует читателя на размышления и не допускает простых ответов на сложные философские вопросы.