3 Босх умер

«Ад есть, но в нем никого нет, – вдруг добавил Михаил, – женщины бывают раз в три года...»
Рената Литвинова (из новеллы « Ждать женщину»)

«Отгадай, что будет, если все женщины в мире одновременно сядут на корточки? — Земля накроется пиzдой!»
Вдруг добавил Михаил Елизаров (из романа, что характерно, «Земля»)

Да, детка! Всё течёт, все меняется, ничто не вечно под луной, даже фломастеры — и те на вкус и цвет разные: уверен, от усердия высунув кончик языка, что раскрашиваешь битву зомби-мутантов самым кроваво-красным, кишки-доброта, лизнул — на вкус как курица. И только Fem.Crocodile, решив вдруг обозреть из бездны прокрастинации, делирия, забвения и плохо залеченного чумового года лесби-инферно от Fem. Dante, привычно выкатывает в эпиграф аж две многозначительные цитаты от посторонних сочинителей, снова злоупотребляет прилагательными и препинательными, опять спекулирует на коннотациях, аллюзиях, безотказности словаря иностранных слов и бездонности словаря синонимов, малодушно прикрывает фигами особо обсценные места, игнорирует грозные подчеркивания либра (ну вот опять), громоздит скобки, симптоматично рассуждает о себе в третьем лице, неторопливо раскатывает простыню не первой свежести, в который раз испытывая терпение жаждущих поскорее узнать, что же курил автор — и крепко над этим задуматься. Не дождетесь! Должна же я поздороваться?! Давно ж не виделись. Скучали? То ли ещё будет: на колу мочало — начинай сначала.

Так вот, для начала: «Божественная комедия» - крайне беспокойный памятник. Напрасно, конечно, Данте не предусмотрел отдельный виточек ада для тех, кто усвоил только, что земную жизнь пройдя до половины я очутился в сумрачном лесу, и это нихрена не комедия — уютненький такой адок, где полки ломятся от макулатурных собраний сочинений, но специальный демон разрешает читать исключительно про анжелику-маркизу-ангелов, да и то с фонариком. Но будем смотреть правде в глаза: яблоку там негде было б упасть — кто ж на самом деле осилил весь пафос 99 и одной песни, а? особенно райских? — и только тонкие филологические сущности в синих чулках, соскучившись в своём чистилище-читалище, прилетали б на трепещущих от гнева стрекозиных крыльях покидать в нас, ограниченных, бледными органическими помидорами и музейными тапками… Что только усугубляет парадокс: концентрически-круговой аттракцион Данте, как ни крути — явление масскультурное, и само по себе давно расхожий жанр, метаидея, любезная как случайным ценителям натуралистических ужасов и смутного блаженства, так и нервным моралистам-идеалистам, желающим структурировать социальное зло, бичевать пороки и несправедливости, надеясь таким реликтовым способом усовершенствовать и рационально обустроить неблагоприятную окружающую среду, ну или, на худой конец, вытащить из темных уголков сознания источники неврозов, дать им имена и надеяться, что все будет хорошо, а не вот эта вот ваша квантовая запутанность. «Яви мне путь!», короче. И чтоб не только с указателями, но и с прошаренным проводником.

Перед нами же третий вариант: знакомьтесь — Моник Виттиг с мечом пламенеющим (ружьём, лазерным пистолетом, кнутом по яйцам) наперевес, широко известная в узких кругах (я не специально почти) авангардная валькирия Радикального лесбийского фронта и движения Красных сук, авторша афоризма «лесбиянки женщинами не являются» и ярая противница самой концепции пола, как оскорбительной и тоталитарной, явно неодобряющая из сапфических сфер все эти жалкие феминитивы и шовинистические клише, наносящие непоправимый ущерб недостижимому «общему роду». Её восклицательный и демонстративно аутсайдерский манифест похож, скорее на жест отчаяния, когда уже не хватает зла и внятных лозунгов для обличения «угнетателей», «оккупантов» и «мерзавцев», а «угнетаемым» хочется надавать по щам, чтоб, наконец очнулись, жвачные сомнамбулы. Позитивной программы тоже не хватает (кто виноват — выяснили, а чё делать-то?), поэтому попытка триумфально перепройти женским персонажем дантевский шутер захлебнулась голыми эмоциями, поскользнулась на гормональной почве, поперхнулась атональными взвизгиваниями и обернулась умеренно зубастой и не совсем вменяемой (ладно, назовем её сюрреалистической) пародией.

Мир насилья решено рушить сразу на уровне геометрии пространства. Там, где Данте, как ему, видать, и предписано половой принадлежностью, последовательно погружается в неизведанные недра глубже и глубже, Виттиг , заранее вооруженная огнестрелом, в компании проводницы Манастабаль (ни о чем не говорит имя — спишем на недостаток образования и любопытства, ладно) движется по пересеченной, но в целом довольно плоской местности, которая иногда вроде бы и Сан-Франциско, порой напоминает выморочную пустыню из кин-дза-дзы, но чаще — черт-ногу-сломит-что, если б черти тут водились — но нет (Бог, само собой, умер, а Фрейда убить мало). Условные «круги ада» посещаются «в беспорядке», потому что проводнице «нравится прибегать к логике в последнюю очередь», но это и не важно — они мало чем отличаются друг от друга: в любом с незначительными вариациями представлены рутинные мучения «осуждённых душ», читай женская доля, редуцированная до спальни, кухни, каблуков, кабаков и добровольного бытового и промышленного бл*дства в условиях неконтролируемого мужского террора. Для неравнодушного зрителя выглядит это как иррациональная мясорубка, бредущий в дурную бесконечность парад уродов Барнума или праздник мёртвых в костюмах от Jheronimus Bosch. Тут важное отличие от клиентов Алигьери: души пока ещё живые, если, конечно, чей-то грешный язык повернётся назвать это жизнью — то пусть вырвут и вымоют с мылом. В каждой новой локации эпическую героиню накрывает волнами благородной ярости, желанием изничтожать на корню и жечь напалмом, желчной жалостью и косноязычием (прямая речь транслируется исключительно в скобках, что, вероятно, символизирует её невозможность). Иногда ей всё же удается устроить диверсию против мучителей с членовредительством, залпами в воздух и гневными криками:

«Если б я должна была их кастрировать, то мне дали бы не кнут, а мясницкий тесак. Но Сафо не понравилось бы, что я тружусь для её вящей славы подобным образом».

Да кому б понравилось? Поэтому чаще всего приходится спасаться бегством. Тем более, что матом вдогонку кроют и палачи, и жертвы. И.. ну да, всё по накатанной возвращается на круги своя, зло и хаос снова торжествуют, пока Виттиг то и дело забывается, отмокая в Ахероне, пьет текилу в чистилище — всем известно, там лучшие бары и девушки, «хвала тем, кто придумал это место», или заглядывает в рай на минуточку — проверить, на месте ли? ждут ли? и не придется ли распахивать его врата ногой с разворота? Вот рай описывать не возьмусь: он ослепителен не только потому, что находится по другую сторону Солнца. Там.. ну там ващще… все в коже, на байках, с саксофонами, Жанна д’Арк, фруктовая диета и никаких членомразей на поршневом ходу. Вообще рай.

По сравнению с классической «Комедией» произведение Виттиг — это, скорее, скетч в режиме стенд-ап (112 путаных страниц) , но как и в первоисточнике, веселого тут мало: когда вопиющий в пустыне вынужден не столько обличать и топить за идею, сколько огрызаться и защищаться — высказывание получается, конечно, более радикальным, злым, пессимистичным, но и абсурдным (что в представленном антураже = утомительным) в своей безысходности. «Если всё так и есть, бесполезно идти дальше». Нагружать нарратив, под завязку набитый прозрачными аллегориями из разряда простейших, еще и дополнительным нарочитым абсурдом, непроницаемым без подробного комментария опытного нарколога-экзорциста — явно избыточная затея. Впрочем, нет худа без добра: очередной круг замкнулся, и пятирогий зверь бурлабабу, проносящийся мимо со скоростью поезда, и приятель его беззубый уллифант, не чуждый картезианским принципам, и ехидный робот-орёл, и особенно лазерный пистолет из арсенала Виттиг, ласково — пиу-пиу — но неотвратимо подводят нас к изначальному вопросу: курил ли автор? Отвечаем без тени лукавой риторики: да. Как выяснилось, вспомнить, кто ты и зачем вынырнул из реки забвения, можно только если есть в кармане пачка сигарет. Что делает в другом кармане флакон эфира — тема отдельного расследования.