5 Всё лучшее – детям!

Скотт В. Квентин Дорвард / Пер. с англ. М.А. Шишмарёвой. Рисунки Г. Филипповского. – М.: Детская литература, 1958 («Библиотека приключений», т. 15).

Вальтер Скотт писал свои романы, разумеется, для взрослых, но уже через несколько десятилетий после его смерти они плавно перешли в разряд детского чтения. Взрослый читатель, воспитанный на реалистической литературе, уже не мог воспринимать всерьёз многочисленные наивности и натяжки «вальтер-скоттовских» романов. «Шотландский чародей» всегда готов прийти на помощь своим любимым героям и вывести их сухими из воды, но в реальной жизни так не бывает... Кроме того, писатель местами преспокойно противоречит сам себе, и надо быть малым ребёнком, чтобы этого не заметить. Возьмём для примера сцену с цыганом-проводником, который появляется перед Квентином Дорвардом во всём блеске восточного наряда, верхом на арабском коне.

... Он управлял им замечательно ловко, несмотря на то что сидел, глубоко засунув ноги в широкие стремена, напоминавшие своей формой лопаты и подтянутые так высоко, что колени его приходились почти на одном уровне с передней лукой. На голове у него красовалась небольшая красная чалма с полинялым пером, пристегнутым серебряной пряжкой; его камзол, напоминавший покроем одежду страдиотов (род войска, набиравшегося в то время венецианцами в провинциях, расположенных к востоку от их залива), был зелёного цвета и обшит потертым золотым галуном; широкие, когда-то белые, а теперь грязные шаровары были собраны у колен, а загорелые ноги были совершенно голы, если не считать перекрещивающихся ремней, которыми пристёгивались его сандалии. На нём не было шпор, их заменяли заостренные края его широких стремян, которыми можно было заставить слушаться любого коня. За широким красным кушаком этого странного наездника с правой стороны был заткнут кинжал, а с левой — короткая кривая мавританская сабля; на старой, истрёпанной перевязи, надетой через плечо, висел рог, возвестивший о его приближении.

Действие происходит летом 1468 г. в окрестностях города Тура, то есть в центре Франции, где передвигаться в таком виде небезопасно. Да и каким чудом, спрашивается, появился там этот экзотический всадник? Перенесён в Турень по мановению волшебной палочки из арабского Магриба? Чуть ниже выясняется, что цыган в самом деле по происхождению магрибец, но когда он рассказывает Квентину историю своей жизни, обнаруживается полная невозможность вышеописанной сцены. Ни костюм, ни мавританскую саблю, ни арабского скакуна ему просто неоткуда было добыть; всё это – щедрый, но необдуманный дар писателя (приводящий в недоумение любого мало-мальски внимательного читателя).

Во всех романах В. Скотта мы находим множество детализированных описаний одежды, вооружения, интерьеров и архитектуры. Именно отсюда – стойкая репутация этого писателя как крупнейшего знатока реалий прошлого, в любой эпохе чувствующего себя, как дома. Но в какой мере эта репутация справедлива? Вот как изображает сэр Вальтер стрелка шотландской гвардии французского короля:

... Голову его прикрывала национальная шотландская шапочка, украшенная пучком перьев, прикрепленных серебряной пряжкой с изображением Богоматери. Эти пряжки были пожалованы шотландской гвардии самим королем, который в один из припадков суеверной набожности посвятил Пресвятой Деве мечи своей гвардии; некоторые историки утверждают даже, что он пошёл дальше и возвёл богоматерь в звание шефа своих стрелков. Нашейник его лат, налокотники и нагрудники были из превосходной стали, искусно выложенной серебром, а его кольчуга сверкала, как иней ярким морозным утром на папоротнике или вереске. На нем был широкий камзол из дорогого голубого бархата с разрезами по бокам, как у герольдов, и с вышитыми серебром на спине и на груди андреевскими крестами. Наколенники и набедренники были из чешуйчатой стали; кованые стальные сапоги защищали ноги; на правом боку висел крепкий широкий кинжал (называвшийся «Милость божья»), а на левом, на богато расшитой перевязи, висел тяжелый двуручный меч.

Восхитительно, правда? Особенно если знать, что всё это – не демонстрация исторической эрудиции автора, а свободный полёт творческой фантазии... Стрелки шотландской роты королевской гвардии выглядели совсем иначе (то немногое, что сэр Вальтер угадал, я в цитате подчеркнул).

Французские реконструкторы, изображающие стрелков шотландской роты королевской гвардии (источник – миниатюра Жана Фуке из «Часослова Этье́на Шевалье́»)

«Квентин Дорвард» появолся в 1823 г., когда исследование реалий Средневековья было ещё в зачаточном состоянии; первые иллюстрированные пособия по истории костюма и оружия появятся лишь в 1830-х гг. При жизни В. Скотта положение с изобразительными источниками было прямо катастрофическим, и он не знал даже, как выглядел знаменитый бургундский герцог Карл Смелый. Отсюда утверждение, что «черты лица Карла от природы были грубы и суровы» (с. 364); дважды писатель заставляет герцога «закручивать усы» (с. 355; 364). Между тем исторический Карл Смелый, сын португальской принцессы, был по-своему красив и долго выглядел моложавым, ибо не носил ни усов, ни бороды. В романе В. Скотта отразилось знакомство с каким-то фантастическим портретом этого популярного в историографии персонажа (а их довольно много циркулировало, в виде офортов и книжных иллюстраций, вплоть до 1840-х гг.)

Мнимый портрет Карла Смелого из «Истории Франции» Гизо

А для знакомства с аутентичным портретом Карла в эпоху В. Скотта пришлось бы ехать в Берлин. Причём сперва ещё и узнать как-то надо было о существовании этого портрета...

Портрет Карла Смелого из Берлина (Gemäldegalerie)

Нет смысла перечислять все историко-бытовые ошибки сэра Вальтера: их легко понять и простить, равно как и вольное обращение романиста с историческими фактами и биографиями второстепенных персонажей, имевших прототипов. В числе особо пострадавших от авторского произвола – Луи де Бурбон, князь-епископ Льежа, и его враг Гийом де ла Марк по кличке «Арденнский вепрь»: они погибли не в 1468 г., как в романе, а много позже и при совсем иных обстоятельствах. Зато эффектная сцена из «Квентина Дорварда», полностью вымышленная, стала источником вдохновения для крупнейшего живописца эпохи романтизма.

Эжен Делакруа. Смерть епископа Льежского (картина 1827 г., ныне в Лувре)

Внимательному читателю труднее примириться с вольностями не историческими, а географическими. Из первых глав романа мы узнаём, что Квентин Дорвард побывал во владениях герцога бургундского, под Перонной (т.е. в Пикардии). Здесь он совершил серьёзное преступление и «махнул за границу» (с. 22), после чего отправился – пешком через пол-Франции – в Турень, имея очень смутные планы и без гроша в кармане. Чем жил в дороге – неясно.

Квентин в Турени. Рис. Г. Филипповского

Дальше – больше: поступив на службу в шотландскую гвардию, Квентин вскоре получает задание: сопровождать, во главе отряда из трёх конных солдат, двух знатных дам, с их единственной служанкой, в путешествии от королевского замка Плесси-ле-Тур до замка епископа Льежского (находящегося, естественно, в окрестностях города Льежа). Женщины, подобно сопровождающим их солдатам, должны проделать весь путь верхом, что в высшей степени удивительно, особенно если оценить маршрут по карте (для сравнения: даже по прямой получается примерно такое же расстояние, как от Рима до Милана, или от Флоренции до Мюнхена).

Карта Франции и владений Карла Смелого (на момент его гибели в 1477 г.)

В реальной жизни дамы путешествовали, конечно, в возках (вроде того, что на этом фрагменте миниатюры XV века). Непонятно, почему В. Скотт лишил своих героинь элементарных дорожных удобств.
Путешествия верхом, в особенности на большие расстояния, в высшей степени утомительны; однако из книги мы узнаём, что уже «на десятый или двенадцатый день пути», ухитрившись миновать все города и останавливаясь для отдыха лишь в монастырях, наши путешественники оказываются «во Фландрии, неподалёку от города Намюра» (с. 228). На самом деле Намюр находился не во Фландрии, а в Брабанте, но это мелочь (В. Скотт просто употребил слово «Фландрия» в широком смысле, характерном для позднейшей эпохи). Интересно другое: с какой фантастической скоростью передвигаются путешествующие верхом дамы с их свитой.

Любому взрослому человеку, знакомому с географией, будет очевидно, что романист не дружен со здравым смыслом. Но в детстве я ничего такого не замечал! «Квентин Дорвард», прочитанный с восторгом в восьмилетнем возрасте, открыл новую эпоху в моём эстетическом и умственном развитии, став первым в длинной череде романов историко-приключенческой классики. Перечитав на днях эту любимую книгу детства, я не без удовольствия обнаружил, что отлично помню и всех действующих лиц, и все повороты сюжета; выпали из памяти только мелкие детали.

Поединок Квентина с Гийомом де ла Марком. Рис. Г. Филипповского

А ведь взрослые говорили, что «в восемь лет читать такое тебе ещё рано»... Оказалось, что не рано, а в самый раз: достоинства книги уже видны, а недостатки – ещё нет. И мне будет очень досадно, если этот замечательный роман окажется невостребованным нынешними школьниками. Что, увы, более чем вероятно.