3

Персонажи были картонными и стояли на Арбате, а может и на Тверской, чтобы каждый желающий мог просунуть голову, сфотографироваться на память, поплакать о гильотине, вспомнить хомяка, - да как же, господи, его звали-то, миленького, - и побежать себе дальше по переулкам, между старых домов, немного напоминающих совсем другую Родину, хотя ты своей почему-то считаешь именно эту, загнанную, нервную, пропускающую станции до аптеки и вкрадчиво спрашивающую потом, а где же носки, да-да, сухие, носки, какой к черту ладан, скажи мне, пожалуйста, что нам с ним делать, куда податься и кто все эти люди, откуда мы их знаем, почему прошли с ними войну в 2020 году, да что за год-то такой, он еще был или уже будет? Божечки-кошечки, завари хоть чаечек или кофеечек, сейчас же придет Машенька, Катечка, вся королевская рать, а у нас кончились и шампанское, и коньяк, и силы жить. Мы же так-то не местные, приехали со всех концов стран и остались с ощущением, что жили здесь всегда. Даже пишем современную, вон, прозу.
Так по размерам смотрю, а может и я рецензий понаписала на целый сборник, сдамся изданиям, заставлю читать не по десятку человек то, что пишу, им даже не придется заедать конфетами, чтобы избавиться от приторности уменьшительных суффиксов. Или к черту же все, забыть короткой памятью, забить неровно вогнанными в гробовые доски гвоздями, запить горячим кофе с миндальным околомолоком и никогда, ни-ког-да больше не читать книжки Линор Горалик. Звучит как хорошее новогоднее толи самообещание, толи самообман.