1

Странное и неловкое впечатление оставила после себя эта книга... Какие-то "записки", несомненно, были. Даже, можно сказать, это были "записки школьного ___" (подставить наименование профессии любого школьного работника). Если автор не хотел выносить сор из избы, о чём свидетельствует его осторожное "Все имена и названия вымышлены, совпадения могут носить исключительно случайный характер", а написать о чём-то хотелось, то можно было просто написать мемуары, и не приплетать сюда медицину. Хотя, о чём это я — её и так здесь нет..."Врачебная загадка, с которой сталкивается главный герой, может помочь распутать клубок странных происшествий и предотвратить страшный финал..." — враки. Единственный "клубок" в этой книге — клубок змей, он же педколлектив плюс представители школьной администрации.
Километровые диалоги с завхозом, директором и начальником пожарной охраны, обрывки чужих разговоров, песни, стихи, куски историй из жизни знакомых и их знакомых — вот этого в тексте полным-полно. К примеру, если на стене висит ружьё автор не к месту цитирует отрывок известной школьной песни со словами "и девочку, которой нёс портфель", значит, оно непременно выстрелит нужно написать о такой девочке в своей жизни. Потом — о своей школе. Хорошо, хоть не о пресловутом портфеле. А что там у мальчика — сотрясение, геморрой, пролапс митрального клапана — неважно. А был ли мальчик? Какой мальчик? Или то была девочка? А может быть, корова собака завхоз? Кстати, на моей практике был один случай... чрезвычайно интересный случай... ужО как расскажу — так расскажу... КОЛОБОК ПОВЕСИЛСЯ! Ха-ха. Так о чём я?.. Немногим дано понять меня... Жизнь педиатра — нелёгкая штука. И путь мой был тернист. Очень тернист. Да. Тернии впивались в меня! А у Иванова — тёща. Сидорова была в Турции. А Петрова варит кофе.
Такое ощущение, автору платили построчно. Или (закралось страшное подозрение) он из тех людей, что описывают всё следующим образом: "проснулся я ровно в девять, может, и в начале десятого... по крайней мере, не позже десяти минут десятого. Я уже много лет просыпаюсь между девятью и началом десятого. Я изящно потянулся и медленно опустил свою сильную правую ногу с кровати. Не прошло и трёх миллисекунд, как не менее сильная и красивая левая нога последовала за своей товаркой. Мои крепкие и надёжные тапочки, купленные в магазине "Тёплые ноги", стояли на прежнем месте...".

Типичный отрывок:

По пути домой я завернул в супермаркет за пивом и креветками – душа, утомленная суетным рабочим днем, требовала праздника. Положив в тележку пять банок пива (запасливый, как говорится, счастливей богатого), я осознал, что креветки варить мне неохота, и взял холодной закуски – копченый сыр – косичку и банку тресковой печени. Кому что нравится, но тресковая печень с красным луком, обильно посыпанная солью и красным же перцем, да спрыснутая лимонным соком, – это такая славная закуска! Хоть под пиво, хоть под водку.
Соблазн приступить к питью пива немедленно был велик, но сначала я усилием воли отправил себя под душ – смывать усталость и все плохое. После душа надел махровый халат – одежду барской неги – и быстренько приготовил салат из печени с луком. Некоторые добавляют в него вареное яйцо, но на мой взгляд оно здесь совсем лишнее. У нас вообще существует традиция пихать вареные яйца чуть ли не во все салаты.
Первый глоток пива я сделал в тишине, а потом включил телевизор и, по иронии судьбы, попал на сериал, повествующий о школьной жизни. Школьной жизнью я уже был сыт по горло – весь сегодняшний день мне пришлось заниматься педагогами. Выслушивать, измерять давление, успокаивать… С взрослыми трудно работать, они буквально вампирят тебя своими жалобами, высасывают последние силы. Вы думаете я шучу? Нисколько.
Выключив телевизор, я зарядил музыкальный центр любимым диском. От сознания, что мой любимый певец никогда не споет ни одной новой песни, накатила легкая грусть. Я поспешил нажать на кнопку, и из динамиков полилось вечное, всегда актуальное:

Seule devant ta glace
Tu te vois triste sans savoir pourquoi
Et tu ferais n'importe quoi
Pour ne pas être à ta place.

Пребывая в одиночестве, ты видишь в зеркале
Свое беспричинно печальное отражение.
И ты готова сделать все,
Чтобы не оставаться больше такой.

Я вдруг осознаю, что если бы Джо был жив, то ему бы уже было больше семидесяти. Я стараюсь представить себе семидесятилетнего Джо Дассена. Не получается.
– Время не властно над тобой, Джо! – говорю вслух.

Si tu t’appelles mélancolie
Si l’amour n’est plus qu’une habitude
Ne me raconte pas ta vie
Je la connais, ta solitude, —
понимающе отвечает Джо.

Если тебя зовут печаль,
Если любовь – привычка,
Не жалуйся мне на жизнь.
Я знаю, что такое одиночество.

Этим-то друзья и отличаются от прочей публики. Даже горькую правду они умеют высказать так, что хочется слушать ее снова и снова. В сущности, я очень одинок. Наверное, потому, что не хочу никого впускать в свою жизнь…

*А может потому, что вы жутчайший зануда (прям-таки богатырской силы!) и упиваетесь этим?*

А так изъясняется возлюбленная главного героя (вот и встретились два одиночества, хе-хе):

Неудачи стали сыпаться на меня еще по дороге. Во-первых, на улице стояла жара. А в метро было так душно, что я чуть не сварилась заживо в своем строгом деловом костюме, из-за нейтрального серого цвета как нельзя лучше подходящего для интервью. Чувствуя, как капли пота смывают с моего лица столь тщательно нарисованный образ молодой, уверенной в себе деловой женщины, я похвалила себя за то, что сумела-таки выйти из дома с небольшим запасом времени. Выйдя из метро, я забежала в туалет торгового центра, привела себя в порядок, немного простояла возе кондиционера, запасаясь прохладой, неспешным шагом прошла пешком два квартала и все равно явилась на собеседование на четверть часа раньше. Хмурый охранник, сидевший у входа, дотошно изучил мой паспорт, сверился с одним из списков у себя на столе и буркнул: «Направо по коридору, сто седьмой офис». Дверь оказалась заперта. В недоумении я принялась расхаживать взад-вперед по коридору. Так прошло пять минут, потом десять, потом пятнадцать…

Вот, казалось бы, у Ломачинского и слог хромает, и ошибок многовато, и от "словечек" зарделся бы и поручик Ржевский, а от шуток стынут волосы в жЫлах стынет кровь, но читать его труды познавательно и увлекательно: чего-чего, а медицины в них — хоть отбавляй.
Здесь же — сплошное тоскливое самолюбование. А может, автор просто хреновый рассказчик?
Дети богатых родителей донельзя циничны и избалованны, учителя — трусливы и двуличны, но у них выбора нет, вернее, есть, но кредит-то платить нужно...
А сказать, сказать-то что хотели?
Впрочем, любителям подковёрных игр книга может понравиться.