5

«Над Освенцимом солнце встало,
день загорелся ясный.
Стоим в шеренге: старый, малый,
а в небе звезды гаснут…»

Холод. Боль. Унижение. Непонятные немецкие слова. Затекшие от усталости ноги. Затравленный взгляд. А вокруг километры, километры колючей проволоки. И через нее с надеждой смотрят сотни, тысячи глаз – то глаза чьих-то матерей и отцов, жен и мужей, дочерей и сыновей.

«Напрасно, дети, год целый
в тоске домой ее ждете,
не знали вы, как ее тело
лежало три дня в болоте.
У блока с другими телами
на землю брошена прямо,
лежала она часами,
любимая ваша мама…»

Разломанный на части кусок хлеба, который надо оставить до завтра, но совсем нет сил. Такая желанная полусгнившая вареная брюква.

Сотни часов на холоде, по колено в грязи, продуваемые всеми ветрами. Полосатые халаты и бритые головы. Мысли о доме, о родных, о свободе.

Гниющие трупы, прямо под окнами, припорошенные известью, точно снегом. Тиф. Чесотка. Воспаление легких.

А если смертность слишком низкая – надо провести «дезинфекцию». Отобрать всю одежду и раскрыть настежь двери в бараках на целые сутки…

Слишком страшно. Слишком больно. Слишком реально.

«Однажды после открытия газовых камер мужчины из зондеркоманды услышали писк ребенка. Они были свидетелями самых ужасных сцен, какие можно только вообразить, но на этот раз и они оцепенели от ужаса.
Оказывается, ребенок остался живым потому, что сосал грудь матери и газ не получил доступа в легкие. Дежурный эсэсовец Моль, разъярившись, бросил живого ребенка в пылающую печь».

И в то же время здесь есть место любви, надежде, нежности. И безысходность…

«В транспорте из Венгрии прибыла пожилая еврейка. В лагере был ее сын, он работал в зондеркоманде. Вступив на территорию крематория, мать вдруг увидела сына, он укладывал дрова. Обрадованная, подбежала к нему. Сын, давно искавший свою мать среди удушенных газом, отступил в ужасе. Мать, ничего не понимая, спросила, что ждет их здесь. Он ответил, что они тут отдохнут.
— Что это за странный запах?
— От сжигаемого тряпья…
— А зачем нас сюда привели?
— Чтобы вымыться после дороги.
Сын подал матери полотенце и мыло и вошел с ней вместе внутрь. Вместе они исчезли в пасти печи».

Приказ вышестоящего начальства – убивать двадцать тысяч человек в день. Двадцать тысяч!!! И он неукоснительно исполнялся… Целые эшелоны везли людей на верную смерть.

Вот уже третий день мне страшно ходить по этой земле. Прошло столько лет, а мне кажется, что под ногами прах этих людей, разлетевшийся на тысячи километров. Он обжигает голые ступни, впивается в кожу, проникает в легкие. Хочется закрыть глаза и кричать, кричать, кричать… А я только покрепче прижимаю к себе своего сына.

Не дай Бог такому повториться!