4

Это не книга, а какой-то кошмар. Как будто время от времени невидимая рука хватает за волосы и окунает головой в темную воду, а ты парализованно вдыхаешь ее, не в силах пошевелиться. А потом очередной отрывок от имени Сары заканчивается, и снова оказываешься на воздухе. Он, впрочем, тоже не слишком свеж, но все эти семейные неурядицы, кризис среднего возраста и прочие затхлые подробности быта - все это понятно, просто и обыденно, дышать таким воздухом привыкать не приходится.
Но Сара, обычная маленькая француженка, которая все никак не могла понять, за что ненавидеть людей, если они просто евреи, постаревшая за один день и, в общем-то, так и не дожившая до настоящей старости, Сара, потерявшая все, во что верила, сохранившая все это в себе, не забывая ни дня... Именно ее история и заставляет тонуть в этой книге, захлебываясь от ужаса. И, как и другая главная героиня, Джулия из части о наших днях, я тоже могу сказать - мне стыдно, что я прожила так долго и никогда не слышала об этом. Я никогда не знала, что примерно в такой же день, как сегодня - 16 июля 1942 года, жизнь тысяч человек изменилась навсегда.
Обычные французские жандармы по приказу нацистского правления Виши собрали евреев и отправили их на велодром д'Ивер. Их везли в тех же автобусах, что ходили по Парижу каждый день.

Там люди оказались заперты в духоте, без еды и воды, на несколько дней.

После чего всех отправили на вокзал и погрузили в вагоны для скота. Поезда направлялись в Аушвиц, откуда не вернулся никто. Среди этих людей было 4 тысячи детей до 12 лет. Таких же, как маленькая Сара, испуганных, потерянных, отличавшихся от тех, кто снаружи велодрома только наличием желтой звезды на одежде...
Этого велодрома уже нет. На месте событий теперь мемориал, но случай так и остался полузабытым - даже в википедии об этой облаве не прочитать. Правда, трагедия от этого молчания не становится меньше.
Вот только конец этой книги неприятно разочаровал. Жизнь Джулии внезапно утонула в приторном сиропе, от которого немного гадко. Зачем было сводить все к уровню простейшего бульварного романа, шатко балансирующего прямо у самых "жарких объятий его мускулистых рук" и "ее сияющих глаз бархатного цвета фиалки", мне не понять. Но за ту историю, которую автор мне рассказала о страшном июле 1942, я все равно благодарна. Об этом сложно что-то говорить. Остается только повторить за Сарой Старжински:

Zakhor. Помни.
Al Tichkah. Не забывай.