3.5 Иногда лучше всё объяснить своими словами

Японская литература – вещь (а вернее – состояние духа), которое не возможно так просто понять. Тем более нам – представителям совершенного иного мировоззрения, культуры, «цивилизации», если хотите. От того, попытка разобраться в многочисленных идеях, потоках и направлениях писателей Страны восходящего солнца XX века, в сущности, понять Японию вовсе – задача довольно непростая. И попытка Татьяны Григорьевой не может не вызывать уважение.

Другое дело, насколько автору это удалось. Книга рассчитана скорее на специалистов, таких же как она – учёных-исследователей, нежели на широкую читательскую аудиторию. Об этом говорит не только, и даже не столько, повествовательный стиль (довольно витиеватый, заставляющий буквально продираться сквозь дебри потока подсознания, словно дайвер среди мутного потока в подводной пещере). Скорее – обилие научной терминологии, апеллирование идеями, мало знакомыми, а то и вовсе незнакомыми простому читателю. Даже тем, кто интересуется японской литературой прошлого столетия (я, например, с большинством из описываемых автором книг, знаком) будет довольно сложно понять мысли Т. Григорьевой. Часто создаётся впечатление, будто литературовед скорее щеголяет перед читателем своей эрудицией и познаниями в области Восточной философии (именно философии), нежели стремиться донести до него свои мысли.

На протяжении всей книги Т. Григорьева рассуждает о Законе Перемен, учении о Середине, понятии о «Сидзэн», идее «майя» (иллюзии), просвещённом одиночестве («саби»), и связанной с ним «Кёи» («изумлении»), «когай» («потопе»), uprooted (оторванности от корней) и т.д. – как о само собой разумеющемся. Кажется, вот-вот автор начинает понимать, что читатель слабо вообще это понимает, и приступает объяснять. Однако делает это весьма сумбурно и сбивчиво, перепрыгивая от одной эпохи к другой, обращаясь то к древнегреческому миросозерцанию, то к русской литературе XIX века, перепрыгивая затем к учениям Нового времени, средневековым авторам… В итоге читатель вообще запутывается настолько, что слабо понимает – причём здесь японская литература и тем более век XX? Я не говорю уже о более или менее знакомых идее “меча и хризантемы”, искусстве дзэн, отношении японцев к Небу («путь Неба»), соотношении Гармонии – Пути, состоянии «неподвижности», следованию дао, и связанных с ним идее о «не деянии», представлении о суетности жизни. Те, кто всё же решил прочитать книгу о развитии японской литературы, думаю, имеют о них хоть какое-то представление. Будьте готовы – все три сотни страниц автор будет постоянно апеллировать подобными идеями и понятиями.

Из-за того, что Т. Григорьева постоянно проводит параллели Восток – Запад, пытается выяснить, кто у кого и что заимствовал, пал жертвой тех самых заимствований, и отношение ко всему этому учёных, литераторов, философов, простых «миросозерцателей» - книга уходит довольно далеко от XX века и уж тем более – японской литературы. Ладно бы это действовало, и помогало более удачно понять читателю высказываемые идеи: как писателей Страны восходящего солнца, так и самого автора. Однако это имеет обратный эффект и больше запутывает. Иногда лучше всё объяснить своими словами.

Если всё же отойти от всего этого и попытаться понять, как происходило развитие японской литературы в XX веке, стоит остановиться на некоторых ключевых вопросах, которые затрагивает Т. Григорьева. В сущности, они внесены в название глав, каждая из которых рассматривает эти вопросы по отдельности. А именно: это отношение японцев к своему прошлому, проблемы «человек – природа», «человек – общество», и восприятие красоты окружающего мира. Вкратце рассмотрим каждый из них.

Тема «человек и природа» у автора лишена конкретики. Т. Григорьева всё больше тяготеет к общим пространным рассуждениям об опасности деяний современного человека для природы, экологической катастрофе, задумывается, возможно ли её прекратить. При этом она совсем забывает о теме самой книги (то есть японских авторах XX века). Она больше обращается к русской классической литературе, сравнивает философию Запада и Востока, говорит о «Сидзэн», «майя», совершает общий обзор по философии «Дао», древнегреческой философии, деятелях Возрождения. Желающие узнать о буддизме, «Закате Европы» Шпенглера – также могут обратиться к этой главе. Чём угодно, но… только не теме книги. Те, кто интересуется японской литературой вовсе и века XX в частности, – могут проходить мимо. Всё здесь – общие слова, и мало конкретики. Будто опомнившись о чём надо писать, Т. Григорьева на последних 3 страницах обращается к одному современному японскому поэту, да пару слов говорит о творчестве Оэ. Что для целой главы – скорее отписка.

«Что японцы ищут в прошлом» в этом плане – выглядит гораздо лучше. Говоря об отношении жителей древнего Ниппона к своей истории, автор даёт довольно неплохой экскурс по литературе. Однако затрагивает в основном вторую половину века XIX. Это объяснимо, ведь во главе проблемы истории для японцев стоит их отношение ко встрече страны с Западом (так называемое “принудительное открытие Японии” в 1860-ые годы) и реформам “Мэйдзи”. Впрочем, нас ожидает краткий обзор всей истории Японии, её идей, начиная с легендарной «Повести о Гендзи» (X – XI вв.), «учения о Середине». Что до века XX – тут как всегда у автора проблемы. Достаточно ли характеристики всего одной документальной повести, чтобы дать анализ целому направлению?! Иногда автор и вовсе противоречит самой себе.

Обзор проблемы «человек – общество» автор наполняет нелицеприятной характеристикой человеческой отчуждённости, что, впрочем, характерно для всего мирового сообщества XX – первых десятилетий XXI вв.

«Отойдя от природы, человек ощутил себя до жути одиноким, незащищённым, покинутым, и это обусловило в нём чувство отчаяния».

Человек становится чужим самому себе, утрачивает ощущение принадлежности к представителям своего же рода, ему отказывают нравственные регуляторы, которые выручали его раньше. Ощущение непрочности, неустойчивости, сыпучести («жизнь подобна песку») буквально пронизывает всё творчество авторов второй половины прошлого века. В качестве примера Т. Григорьева анализирует небезызвестные романы «Футбол 1860 года» и «Опоздавшая молодёжь» Кэндзабуро Оэ. Здесь мы слышим о философии «Uprooted» («оторванность от корня»), пытаемся понять представление японцев о мире, как о «произрастании» в нём. Идее, нарушение которой имело столь катастрофические последствия для человека и общества, нарушив их связь. Обращается автор и к теме насилия, которая «занимает одно из центральных мест в японской литературе». Бунт ради бунта анализируется в романе Исихара Синтаро «Солнечный сезон». Автор изумляется неожиданной премии Акатугава 1956 года за этот труд. Всё это говорит не более чем о тенденции – «бунте духа», заключает она:

«Публика была довольна и приняла писателя. Может быть, это связано с послевоенным состоянием отчаяния и безнадёжности?»

Так или иначе, вывод Т. Григорьевой весьма пессимистичен. К этому подталкивает её и анализ произведений Кобо Абэ («Женщина в песках», «Человек-ящик», «Чужое лицо» и др.), в которых человек «страдает отсутствием души», перестаёт ощущать себя человеком, безнадёжно одинок в окружающем мире. Помню, недавно читал ряд пьес Абэ – особенно поразила та, где дабы спастись, хватаясь за соломинку, герой раз за разом, будто в спектакле, воссоздаёт один день из прошлого, заставляя участвовать в этом и своих близких. Заброшенность, одиночество человека, его «дорога в ад» - вот, что беспокоит авторов, только выхода они ещё не видят. Это будет задачей писателей рубежа XX – XXI века.

Будто пытаясь закончить свою книгу на оптимистичной ноте, последнюю главу автор посвящает творчеству Кавабаты Ясунари, и рассказывает на его примере о восхищении японцами красотой окружающего мира. Тональность повествования здесь уже абсолютно иная, да и пишет Т. Григорьева уже простым и понятным языком. Складывается впечатление, будто эта часть книги писалась совсем в иное время, настолько она не выдержана в общей атмосфере книги. Значительно больше внимания уделено биографии автора, тем идеям, которые вдохновили его на написание того или иного произведения. В этом плане пятая глава заметно выигрывает перед всеми предыдущими.