4 «Пройдут года, утихнут войны, отшумят революции, и нетленным останется одно только – кроткое, нежное, любимое сердце ваше…»

«То было время, когда любовь, чувства добрые и здоровые считались пошлостью и пережитком; никто не любил, но все жаждали и, как отравленные, припадали ко всему острому, раздирающему внутренности… Разрушение считалось хорошим вкусом, неврастения – признаком утонченности. Этому учили модные писатели, возникавшие в один сезон из небытия. Люди выдумывали себе пороки и извращения, лишь бы не прослыть пресными. Таков был Петербург в 1914 году. Замученный бессонными ночами, оглушающий тоску свою вином, золотом, безлюбой любовью, надрывающими и бессильно-чувственными звуками танго – предсмертного гимна, – он жил словно в ожидании рокового и страшного дня».

Один великий китаец как-то произнес: «Не дай вам Бог жить в эпоху перемен». Чехов в своей не менее великой пьесе «Три сестры» устами Тузенбаха сказал: «А быть может, нашу жизнь назовут высокой и вспомнят о ней с уважением. Теперь нет пыток, нет казней, нашествий, но вместе с тем столько страданий!» Через несколько лет после этого начнутся пытки, казни, нашествия, и страдания многократно увеличатся.

Слова Тузенбаха мог бы произнести любой персонаж Алексея Толстого накануне Первой мировой войны. Российская империя переживала страшнейший в своей истории «застой». Элита сопротивлялась переменам, лишь под давлением принимались столь необходимые стране законы. Увы, но так в нашей стране повелось – противостоять любым переменам: «Стабильность – это счастье, не меняйте ничего!», «Вы что, хотите, как во Франции, с ее-то бесконечными революциями?», «Пусть плохо живем, но зато нет войны-с!». В любом проявлении свободомыслия власти видели угрозу. И своими репрессиями усугубляли ситуацию. Ссылая и вешая, нельзя задушить протест общества. Наоборот, настоящего революционера, по словам Ленина, как раз и растят «тюрьма и ссылка». Стабильность, за которую ратовали тогдашние элиты, оказалась обманкой. Если ничего не менять, то можно лишиться и того, что есть и что кажется нерушимым.

В толстовской эпопее «Хождение по мукам» лучшей частью я лично считаю именно «Сестер». Сестры – это Катя и Даша Булавины. Их глазами Толстой показывает болезнь довоенной России. Катя и Даша – плоть от плоти своего замученного тоскою и бесплодностью общества. По сути, сестрам, как и прочим интеллигентам того времени, решительно нечем заняться. Катя живет без любви, но в прекрасных условиях. Она чувствует себя «мертвой», ей хочется, чтобы это отвратительное, неестественное состояние чем-то закончилось. Даша так же мучается бездельем в идеальных жизненных условиях. Скука, чувство несчастья без видимой причины, предчувствие неизбежного распада – это симптомы разложения. Больны и остальные персонажи: они скитаются, не зная, чем себя занять, как сбросить с себя омерзительный морок, их единственная мечта – чтобы началась «настоящая жизнь», пусть неправильная, но зато с живыми чувствами, с желанием именно жить, а не существовать.

Даже если бы Россия не вступила в Первую мировую, революция неминуемо бы случилась. Бессмысленная война лишь ускорила процесс разложения. Первая мировая встряхнула не только Россию. Серьезно досталось Австро-Венгрии и особенно Германской империи, в которой тоже произошла, пусть и не столь кровавая, революция. Первую мировую нельзя называть иначе, нежели «преступной». Она не только погубила миллионы ни в чем не повинных жизней. Хуже – она научила поколение 1880-1900 гг. убивать. Побывавшие на тех фронтах солдаты уже не имели страха перед смертью. Неважно, на какой стороне они воевали. Хоть в Германии или Австрии, хоть в России – они лишились табу на убийство, они уверовали, что это убийство – самый простой способ решить политические проблемы. Самый эффективный способ. Безотказный. Нынче бы этих фронтовиков отправили залечивать ПТСР, а в то время психологов не было, вот и шли убивать снова и снова. Зачем договариваться? Револьвер, как известно, – лучший переговорщик.

Нам, не современникам, может быть тяжело с пониманием поступков главных героев Толстого. Чего это хочется Рощину и Телегину? За что они сражаются? Нет бы бросить оружие, возвратиться к любимым женам. Зачем эта кровь? Неужели не навоевались? И стоит ли политика твоей смерти?.. Мы, к счастью, не привыкли умирать за политиков, за коммунистов или за «белых». У нас – мирные шествия и цепи солидарности. Желание убить своего политического оппонента – это сейчас страшная архаика. Но во времена Алексея Толстого иных способов отстоять свои права не было. Иного способа, кроме как залить все кровью. Разорвать «белого»/«красного», втоптать его в землю, уничтожить его семью, сжечь его дом, чтобы ничто о нем не напоминало. В «Хождении…» несколько сглажена жестокость этой братоубийственной войны. В этом «Тихий Дон» лучше, намного честнее.

Выигрывал Шолохов у Толстого и в раскрытии персонажей, хотя в «Тихом Доне» действовали необразованные казаки, а у Толстого – питерские интеллектуалы. Если в первой части («Сестры») наблюдается неоднозначность, то в следующих частях («Восемнадцатый год» и «Хмурое утро») сложность заменяется элементарностью формулировок. Понятно, что писался финал уже в СССР, в отличие от чисто эмигрантского начала, но, позвольте, Шолохов написал трагедию Григория Мелехова, не выезжая из советской России вообще. В конце Алексей Толстой скатывается к делению персонажей на «хороших» и «плохих», начинает прославлять советскую власть и Красную Армию. Персонажи теряются на фоне исторических масштабов, «правильная» политика заслоняет личные несчастья главных героев, словно у читателя отобрали художественное произведение и заменили советским учебником по истории. Положительный финал кажется сильно наигранным, учитывая, что писался аж в 1941 г. Толстой не мог не знать, что творилось с перевоспитавшимися «белыми» в памятные 30-е. Наивные надежды его интеллигентов – словно злая, а то и лицемерная усмешка писателя. «Конечно, все-все у них будет хорошо…» Ну-ну, мы верим, верим, Алексей Николаевич, не переживайте.

«Хождение по мукам» стоит прочесть, как исторический роман, но не нужно ожидать от него глубин и психологической выверенности Шолохова и Булгакова. Это хорошая книга от участника тех страшных событий. Приятная и понятная классика, в которой есть четкое разделение на добро и зло. Но зато не рвет тебе душу безнадежностью и страхом. «Перевороты и изменения, на которые по старому масштабу требовались бы века, теперь совершаются в десятилетия, даже в годы. История стала торопливой, – гораздо более торопливой, чем наша мысль» – сказал великий человек, умерший от столкновения с ледорубом.