3 Домыслы, только домыслы и ничего кроме моих домыслов

Пара фактов в качестве вступления: это книга о тяжёлом положении рабочих в Англии, книга о том, как умело подобранной статистикой правительство морочит людям головы, а это не есть хорошо.

Теперь про самое интересное – про форму, в которую эти две идеи облечены, т.е. про сам роман.

Первое впечатление было почти восторженное: антиутопия! у Диккенса!! Министерство фактов, школа, в которой каждого ученика называют не по имени, а по порядковому номеру, чёткое деление персонажей на представителей «партии фактов» и прочих пролов, фамилии персонажей, буквально в уши орущие тебе, что они говорящие (вроде Чадомора), героиня, которая не вписывается в эту Систему и, наконец, метода воспитания детей мистера Грэдграйнда, прямо «системой» и называемая. Этакая смесь из Замятина и Оруэлла (до Замятина и Оруэлла!).

В общем-то не секрет, что одно из назначений атиутопии – транслировать взгляды автора на то, как, по его мнению, надлежит человечеству жить и как не надлежит. Часто это делается прямо, в лоб, без всяких художественных ухищрений. Так что когда Диккенс начал буквально с первых глав скорбную песнь о горькой судьбе людской цивилизации, о забытых вере, надежде и любви, я только понимающе кивнула. Кто бы стал антиутопии читать, если б там такого не было? Но вот обоснования, которыми эта песнь подкреплялась…

Чтобы было понятно что к чему, кратко введу в курс дела. Не думаю, что сильно проспойлерю все сюжетные перипетии, во-первых, потому что, если вы читали до этого хоть один роман Диккенса, ни один сюжетный ход вас не удивит, и, во-вторых, аннотация любезно раскрыла практически все вот-это-повороты. Итак, есть кучка героев, которые поклоняются фактам, фактам и ещё раз фактам (мистер Грэдграйнд с сотоварищами), которые сделали опору на «только факты» основой государственной политики и образования подрастающего поколения. Автор не щадит красок, описывая, как такая метода калечит детские души. Бедняг мучают изучением минералогических коллекций, карт звёздного неба и просто карт, а также алгеброй. В них целенаправленно подавляется фантазия и эмоции. Далее по сюжету Диккенс на конкретных персонажах показывает, к чему всё это приводит. У одной напрочь поломана способность испытывать чувства, второй – трусливый эгоист, третий – бездушный карьерист. Ну и только Сесси Джуп, дочка циркача,

Всё бы хорошо, но вскоре становится очевидно, что проблема не в фактах. Проблема в том, что детей лишают право на выбор и личное пространство. Думаю, если бы воображение и фантазию насаждали в школах столь агрессивно, а факты стали там персоной нон-грата, результат был бы точно таким же. Но автор этого не понимает и весь роман самозабвенно бичует ни в чём не повинные факты, карты, алгебру и минералогические коллекции (нам в школе показывали, было интересно). Настоящая ребяческая дурость в стиле «а давайте сожжём все учебники и никогда больше не будем учить уроки – то-то будет здорово!». То Р.Дэвис, то вот Диккенс… Сговорились они, что ли?

Скоро глаз споткнулся об ещё одну ребяческую дурость – уверенность в том, что простые люди (здесь это рабочие и циркачи) – это детишки, которых надо воспитывать, поощряя и развлекая. Любую хрень, которую они временами творят, Диккенс тоном мамы-наседки оправдывает тем, что «ну они же дет… простой народ!». Один дочь в чужом городе бросил на чужих людей (так ей, дескать, лучше будет). Другой к хозяину фабрики пришёл с вопросом, что ему делать с пьющей женой (он тебе что – ребе?). Рабочие легко верят любому горлопану, который будет им льстить, уверяя их, что они пуп земли, соль земли и Избранный Народ Божий. И так же легко с его подачи объявят бойкот товарищу, которого они знают всю свою жизнь, без выяснения обстоятельств.

Все эти люди не заражены «системой» мистера Грэдграйнда, в них уцелела способность сопереживать и фантазировать. Наверно, поэтому они легко ведутся на бездоказательные домыслы, облечённые в красивые трескучие фразы. Достаточно было бы некоторым таким персонажам просто «включить голову», чтобы половины несчастий, которые на них обрушились, просто не было.

Ну и вишенка с апельсином – расследование ограбления банка!.. Даже то, что автор сразу раскрывает нам личность преступника, не так поразило, как описание самой процедуры расследования. Представьте: у двери ограбленного банка утром найден дубликат ключа от неё, сейф взломан, пропало 150 фунтов, хотя в банке хранились гораздо более внушительные суммы. Кого вы бы опросили на месте полиции и хозяина банка? Наверное, тех, у кого был оригинал ключа от входной двери. Наверно, служащих, которые оставались в банке на дежурство. Их бы первыми включили в список подозреваемых. Кого подозревает полиция? Некоего бедного рабочего, никогда не бывавшего в банке, который три дня подряд вечером прогуливался рядом со зданием, а потом уехал из Кокстауна, потому что его уволили, и некую бабку, которая приезжает в город раз в полгода и всегда ходит туда-сюда по этой же улице (что не удивительно, потому что эта улица в городе самая большая). Они объявляются в розыск и… всё. Больше полиция себя в романе никак не проявит. Такое ощущение, что она где-то «за кадром» тихо самоликвидировалась. Бабку выслеживает и приводит миссис Спарсит (одна из дежуривших в банке), а истинного вора – Битцер (другой дежуривший в банке). Миссис Спарсит, вредная тётка, преуспевает потому, что просто любит шпионить. А Битцер (отрицательный герой, между прочим!) – потому что в отличие от других персонажей «включил голову» и сложил два и два.

Без них расследование было бы самым настоящим балаганом, в котором виновность или невиновность подозреваемого со стопроцентной точностью выводилась из честности/нечестности его физиономии, а также из того, верит ли в него Рейчел, Сесси или другая положительная героиня или нет.

Надо заметить, что не будь Луиза Грэдграйнд воспитана по «системе» отца, она бы почти наверняка стала жертвой скучающего ловеласа Хартхауса. Именно отсутствие эмпатии спасло её честь, ведь любовные признания не произвели на неё столь мозговышибающего действия, на которое и рассчитывал этот льстец. Если бы на её месте была девушка с «воображением», думаю, всё бы закончилось очень плачевно.

Так что сколь не потрясай автор кулаками и не вопи «долой факты, портящие девушек», роман, напротив, показывает, что польза от фактов (и аналитики) всё-таки есть, причём очевидная.

Это уж провальный провал, когда автор со своим романом не может сладить.

Диккенс и в других романах активно снабжал своих героев и особенно героинь христианскими добродетелями. Здесь же этого столь много, что выглядит почти карикатурно. Раньше у него именно злодеи отличались таким обилием всяких гротескных свойств (кривляющиеся карлики, словно только что выпущенные из Бедлама) – все такие раззлое зло. Но это, как выяснилось, не предел. В «Тяжёлых временах» такое сусально-доброе приторно-слащавое добро, что его вполне можно использовать как оружие. Все противники умрут от сахарного диабета. Читаешь и удивляешься, как это Рейчел или Сесси Джуп до сих пор живыми на небо не взяли.

И ведь странное дело: такое добро вчистую «проигрывает» местным злодеям. Хотя бы потому, что те похожи на живых людей, а эти – ходячие христианские прокламации – нет. У добра нет ни толком прописанного характера, ни бытовых забот, ни привычек, ни мелких слабостей. Потому читать главы с участием мистера Баундерби, миссис Спарсит, Хартхауса было настоящим спасением (ещё владелец цирка очень колоритен, но он из хороших персов).

Автор столь агрессивно «топит» в Евангелие, что в общем-то мало чем отличается от мистера Грэдграйнда, уверовавшего в то, что кроме фактов всё прочее надо запретить как развращающее и тлетворное, а кто не согласен, тот дурень и сам себе враг.

Чтение шло, вопросы множились и не находили ответа. Почему из всех злодеев главным был назначен Хартхаус, который и назлодеить-то ничего не успел, только собирался? Почему Грэдграйнд внезапно принял переживания дочери столь близко к сердцу, хотя до этого относился к ней как к андроиду собственного производства, и резко из живой машины стал любящим, всепрощающим, участливым отцом? Почему автор изображает дружбу между девушками в репликах и поступках, позаимствованных из любовных романов (я всё ждала, когда ж Сесси Джуп вызовет Хартхауса на дуэль, поскольку только этого не хватало для полной картины)? Почему из всех инструментов борьбы с противниками положительные героини пользуются только секретной техникой «взгляд самурая» (которая всегда прокатывает)? А кто его знает… Стало быть, какие времена, такие и романы.