5

Если все складывается наперекосяк, стоит просто взять хорошую, особенно детскую, книгу, которая хоть немного исправит положение дел. Простой и понятный рецепт, по которому у меня всегда до этого получались быстрые пухлые маффины. А потом я взяла и, видимо, случайно насыпала себе в тесто битого стекла - прочитала эту книгу. И кажется, на душе тепло, и, как обычно, уютно пахнет шоколадом, но как иначе этой книге удалось бы оказаться в моей голове и все там хорошенько расцарапать?

Дело вот в чем - эта книга про меня. Да-да, сама знаю, у меня нет ни одного дедушки, хотя они оба живы, я в жизни не трогала ни одного гуся, а вишневый сад для моей семьи закончился еще в прошлом веке. Но, черт возьми, это все было со мной. Это наивное детство, эта трагическая неспособность ребенка понять, что такое смерть - из всех вещей, что могут быть сразу и светлыми, и грустными, самая неизбежная, самая пронзительная, самая жизненная. Моя прабабушка точно так же вдруг перестала всех узнавать и, хоть до деревьев в парке дело не дошло, но она точно так же потерялась однажды. Зимой, ночью, одна в тонком платье, и никто не знает, что именно она хотела найти. А потом она умерла, а мои родители развелись, и я за полгода усвоила все худшие вещи, которые можно узнать в шесть лет.

Но все же, все же, это нужные царапины, те, что в моей голове. Ведь в любой ситуации есть что-то хорошее, если уметь это видеть. И пусть мое детство, в отличие от книжного, дальше катилось по наклонной и родители мои уже не стали прежними или даже лучше, и пусть теперь иногда мне кажется, что я столетняя хозяйка кабака, которой только и осталось, что сесть у камина, набив трубочку забористым табачком и вздохнуть о былом - о темпора, о морес, когда была я молодой, даже вишни умели смеяться, а теперь - люди разучиваются... Все равно, это очень светлая книга. И ничего и не детская. Жалко только, что, если я залезу на дерево и просижу там, пока не окоченею и не проголодаюсь, полдня, для меня ничего не изменится, потому что я сама себе вишня, гусыня и дедушка.