4 Мысли и мнения Анатолия Крупицы, Академика, о "Жизни и мнениях Тристама Шенди, джентльмена"

Приступая к написанию столь серьезной и обстоятельной вещицы, коей является отзыв на только что прочитанную книгу, каждый раз я ощущаю себя участником испанской La Conquista, впервые ступающим на неизведанные берега. Чистый лист передо мной - непролазные джунгли, в которых я, продираясь с помощью мачете, принявшего вид гусиного пера, движусь к своему Эльдорадо - внятному и душеполезному тексту, способному не только облагородить умы моих читателей, но, быть может, и воодушевить их души. И, так как провести свое исследование я намерен ab ovo usque ad mala, начать все-таки хотелось бы с некоего эпиграфа, который смог бы задать тон моему повествованию и стал бы для читателя путеводной звездой, которая, дай-то Бог, укажет ему путь в поисках сокрытого между строк смысла.

Hoc uno praestamus vel maxime feris, quod colloquimur inter nos et quod exprimere dicendo sensa possumus.

Marcus Tullius Cicero

Пусть не удивляет вас, сердобольный джентльмен, наткнувшийся на этот ничем не примечательный текст и читающий его исключительно из праздного любопытства, такая необычная завязка нашей драмы: не из самовосхваления я привожу здесь слова великого Цицерона, а только из-за того, что смысл этого афоризма во многом совпадает с теми мнениями, которые достопочтенный Лоренс Стерн вкладывает в уста своего необыкновенного героя. Действительно, именно о способности выражать чувства словами более всего печется благородный Тристрам, когда берется за описание своей биографии. К слову, наверное, стоит сразу оговорить мое отношение к этому сочинению, потому что, зная его, читатель скорее сможет постигнуть те небезынтересные тезисы, которые родились в чертогах моего разума во время чтения "Жизни и мнений"... Что же, amor tussisque non celantur, поэтому скажу сразу, что прочтение произведения Стерна доставило мне немалое удовольствие.

Между прочим, сейчас в мою голову закралась крамольная мысль, которую некоторые могут посчитать чрезмерно эгоцентричной, а то и просто-напросто прямым потомком моей гордыни, однако же я все же намотал ее на свой жидкий ус и решил дать этой мысли прорости и расцвести в виде исполненного замысла. Мне подумалось - и, думаю, не напрасно - что наиболее правильным будет перед тем, как перейти к обсуждению не единожды вышеупомянутой книги, рассказать читателю о других моих пристрастиях в литературе: именно тогда вы, дорогая мадемуазель, сможете еще глубже понять причины моей горячей любви к данному произведению. Сейчас, описывая свой замысел, я лишь окончательно убедился, что он действительно не плох, и что недаром муза Эвтерпа (все же свой отзыв я мыслю больше поэзией, нежели прозой) нашептала мне его на ухо. Вспомним же строки классика и воздадим хвалы сей служительнице Аполлона:

‎Пой, Эвтерпа дорогая!
В струны арфы ударяй,
Ты, поколь весна младая,
Пой, пляши и восклицай.
Ласточкой порхает радость,
Кратко соловей поет:
Красота, приятность, младость —
Не увидишь, как пройдет.

Итак, что касается моего круга чтения и того, почему он (вышеуказанный круг) стал causa causārum моей любви к сочинениям Стерна (только сейчас вспомнил, что второй его роман, "A Sentimental Journey Through France and Italy" был мною прочитан довольно давно, и все это время я никак не мог подступиться к его главному произведению)... Так вот, он (вышеупомянутый круг чтения) довольно широк и многообразен - мне в равной степени близки многостраничные описания пасторальной Франции в "La Fortune des Rougon", энциклопедические штудии "Moby-Dick, or The Whale" и бесконечные хождения по Дублину в "Ulysses". Но более всего сердцу моему дороги те прорывы, которые возникают в текстах из ряда вон выходящих, таких как два последних из вышеперечисленных трех. Canis vivus melior est leōne mortuo, но я все-таки выбираю льва, и складный классический нарратив для меня не идет ни в какое сравнение с выдающейся формой, которая зачастую подменяет собой содержание.

— Погодите-ка! Не значит ли это, многоуважаемый академик, что Вы сейчас во всеуслышание признаетесь в любви к постмодернизму?
— Ни в коем случае! Приставки "пост-", а тем более "мета-" для меня - табу, и я лишь потому использовал их в своем тексте, чтобы дать исчерпывающую иллюстрацию собственным мыслям.
— Но описанное Вами никак не укладывается в тот ландшафт англоязычной прозы, по которому водил своим плугом и своей бороной Стерн...
— Вы правы, вы правы, милая читательница, но это лишь подтверждает мысль, рожденную в моей голове: то, что многие мнят постмодернизмом, на мой взгляд явление не линейной истории искусства, а, скорее, некая красная нить, проходящая через многовековые процессы развития и иногда стежком с лицевой стороны покрывала являющая нам гениальные прозрения. Habent sua fata libelli, и самая счастливая судьба у тех книг, которые оказались этими прозрениями. При желании могу предъявить Вам список того, что, как мне кажется, становится в один ряд с произведением Стерна.

Список Академика Крупицы*
* — Печатается по автографу, найденному в измятой тетради с разводами от пивных кружек и крошками сухого кошачьего корма, застрявшими в переплете.
Confessiones, 398
La vie très horrifique du grand Gargantua, père de Pantagruel, 1533
El ingenioso hidalgo Don Quijote de la Mancha, 1605
Travels into Several Remote Nations of the World, in Four Parts. By Lemuel Gulliver, First a Surgeon, and then a Captain of Several Ships, 1726
Путешествие из Петербурга в Москву, 1790
Heinrich von Ofterdingen, 1802
Moby-Dick, or The Whale, 1851
Петербург, 1913
Ulysses, 1922
Berlin Alexanderplatz, 1929 **
** — Оставшаяся часть списка существует в виде проставленной нумерации, но пункты рядом с числами пустуют. Видно, что автору стало лень.

К чему это я? Ах да - прозрения, прозрения, знаменующие новые пути искусства, имеют схожую природу на протяжении всей истории человечества. Основное их отличие от рядовых представителей того или иного вида художественного творчества состоит в том, что произведение в определенный момент (а то и сразу) перестает осмыслять жизнь и начинает осмыслять себя. Словно Уроборос, погнавшийся за своим хвостом, текст начинает пытаться постигнуть не тайны природы, а свои собственные, чем ближе всего подходит к познанию тайны человеческой души. Однако, мы отвлеклись и должны вернуться на одну из тех мыслительных развилок, которые встретились нам на пути и на которой мы, недолго думая, свернули влево.

Во втором абзаце своего невзыскательного отзыва я написал, что "именно о способности выражать чувства словами более всего печется благородный Тристрам, когда берется за описание своей биографии". Сейчас, когда читатель уже знает о моих вкусах и пристрастиях, а, следовательно, практически все обо мне, ведь в наше время именно вкусы составляют немалую долю того, что принято называть личностью, я собираюсь пояснить эту свою мысль. Прекрасно зная, что littĕra scripta manet, я все-таки рискнул процитировать самого себя, чтобы вам, уважаемый джентльмен, не пришлось постоянно возвращаться глазами к тому месту, где эта мысль изрекается мною впервые.

Итак... ***
*** — в этом месте рукопись академика прерывается. Та часть страницы, на которой планировалось написать пояснение к вышеуказанной мысли, оказалась целиком засыпана крошками кошачьего сухого корма, которым многоуважаемый Анатолий Крупица самым печальным образом подавился, находясь в мучительных попытках продолжить свою мысль, из чего можно сделать вывод, что способность выражать чувства словами достаточно сильно переоценена.