4 История счастливого брака по меркам средневековой Руси

8 июля, в День семьи, любви и верности, наша Пенза обрела зримый символ этих традиционных ценностей – бронзовый памятник святым благоверным Петру и Февронии Муромским. Как следует из свежеизданного проспекта Национальной родительской ассоциации «Городская и парковая скульптура России, посвящённая семье и семейным ценностям», памятники Петру и Февронии устанавливаются в рамках общенациональной программы «В кругу семьи» с 2009 года; сегодня они «установлены уже в 60 городах России и продолжают воздвигаться». Теперь и в Пензе.
Назовёте ещё хотя бы одного святого, который столь массово продвигался бы в нашей массовой культуре? Видно, сложившийся союз меча и орала государства и церкви всерьёз озабочен противопоставлением «традиционных скреп» влиянию печенегов и однополовцев транснациональной «мировой закулисы»…
Как бы то ни было, я вдруг понял, что хочу припасть к истокам и прочитать «Повесть о Петре и Февронии Муромских», написанную Ермолаем Прегрешным (он же Еразм) в середине XVI века (а рассказывает Ермолай-Еразм изустную историю ещё домонгольских времён). Полное название повести на нынешний взгляд мало подходит для текста в 12 стандартных машинописных страниц, однако отражает и дух эпохи, и жанр житийной литературы:

Повесть от житиа святых новых чюдотворець Муромских, благовернаго и преподобнаго и достохвалнаго князя Петра, нареченнаго в иноческом чину Давида, и супруги его благоверныя и преподобныя и достохвалныя княгини Февронии, нареченныя в иноческом чину Еуфросинии.

Сказать, что я мало читал житий святых – значит, сильно преувеличить. Естественно, я ожидал чего-то возвышенного и духовного. Но, продравшись сквозь непривычные грамматические и речевые обороты «Повести…», я получил неожиданное удовольствие от странной смеси волшебной и бытовой сказок, которая по своим достоинствам мало чем отличалась от лучших фольклорных творений.
Начнём с того, что без сокращений и некоторой обработки это совсем не подходит в качестве сказки для детей! Начинается повесть с весьма пикантного приключения супруги действующего князя муромского Павла, к которой регулярно приходит неприазнивый летящай змий на блуд, о чём муж знает, но ничего поделать не может, смерти убо не вем, каку нанесу нань?, т. е. «как убью бессмертного?».
Далее, раз уж грех и так совершается, князь Павел даёт супруге задание: выведать у змия, от чего ему смерть хощет быти. Она выполняет миссию; слова змея указывают на младшего брата князя, Петра. Некий отрок указывает Петру меч-кладенец, при помощи которого он в итоге убивает змея, но тот, уже будучи мёртвым, нача трепетатися… и окропи блаженнаго князя Петра кровию своею. Пётр покрылся струпьями и язвами, искал ото мног врачев исцелениа, и ни от единого получи.
Далее по сюжету следовало бы ожидать исцеления героя и награду за его подвиг в виде женитьбы на красной девице. Ну да, примерно это и будет, только не совсем так. Волшебная сказка про змееборца уже закончилась. В неё вплетается другая история, и происходящее в ней отнюдь не похоже на счастливую историю любви. Скорее, это про удачную попытку шантажа.
В деревне Ласково обретается девица Феврония, которая скромна происхождением (древолазца дщерь, т. е. дочь бортника), но зато мудра суща. Она обещает исцелить Петра, требуя взамен лишь одного: «Аще будет ми супружник, да будет уврачеван». Пётр не скрывает своего нежелания древолазца дщи пояти себе жену, и пытается хитростью избегнуть женитьбы, но Феврония применяет встречную хитрость. Тогда уже исцелённый князь решает бежать. Однако умудрённая девушка, дав Петру инструкцию для применения целебной мази, оставила себе пространство для манипуляций: «И един струп да оставит не помазан». От этого единаго струпа болезнь Петра возобновляется, и он вынужден с позором вернуться. Мало того, в тексте жития есть намёк, что и при втором исцелении Феврония, возможно, оставляет струп, сохраняя «пульт управления» будущим супругом: «Сиа же паки, яко и преже то же врачевание дасть ему, еже предписах». Не в этом ли секрет столь долгого гармоничного союза?
Вскоре князь Павел умирает, и Пётр по смерти брата становится самодержец граду своему. Бояре и жёны боярские не желают знать безродную княгиню, и выгоняют Февронию из Мурома. Она же, добившись позволения взять с собой в изгнание что пожелает из богатства своего, снова всех переиграла: «Ничто же ино прошу, токмо супруга моего князя Петра». Пётр, конечно же, не против. Как объясняет житие: «Петр не възлюби временнаго самодержавьства, кроме божиих заповедеи». Но, быть может, дело не только в этом…
На двух кораблях супруги уплывают из Мурома. По дороге бывшая княгиня являет ещё один образчик своей мудрости, обличая одного из спутников в похоти при помощи известной всем хохмы про одинаковый вкус воды из-за двух бортов ладьи: «И едино естество женьское есть. Почто убо, свою жену оставя, чюжиа мыслиши!».
Тут Петра и Февронию вновь зовут на княжение в Муром, мнози бо вельможа во граде погибоша от меча. Кииждо их хотя державъствовати, сами ся изгубиша. И наши, пока ещё не святые, Пётр и Феврония державьствующе в граде том, град бо свои истинною и кротостию, а не яростию, правяще.
Заканчивается «Повесть…» историей монашеского пострига и одновременной кончины княжеской четы. Местные ханжи не захотели уважить последней воли усопших и похоронить их в одном общем гробу (несмотря на то, что два его «отделения» вполне целомудренно преграду имущи межу собою). Но святые посрамили муромских фарисеев, каждую ночь вновь оказываясь в том самом гробе, который сами повелеша истесати себе вь едином камени.
В общем, прикосновение к первоисточнику оказалось удачным. Сюжет есть, язык выразителен, персонажи плосковатые, но вполне себе человеческие. Как я уже говорил, налицо весь набор хорошей волшебной сказки: дракон (меняющий обличья), меч-кладенец, змееборец, намёк на чудесного помощника (отрок, указавший меч), мудрая дева, загадки, состязание в хитрости, чудесное исцеление, и – бонусом – весёлые похороны.
При этом никакого ханжества, минимум морализаторства; откровенная проповедь христианской морали собрана, в основном, во второй половине текста и приходится очень даже к месту – речь, в конце концов, о христианских святых князьях.
Мне так понравилось, что я тут же пересказал "Повесть"своей Февронии Ирине. Ей были известны некоторые моменты этой истории, но не сначала и не в подробностях. Она тут же стала возражать, что никакого шантажа здесь не было, что рассматривать эпизод с требованием женитьбы надо в духовном плане. Вроде как болезнь Петра была духовной, и Феврония не могла его вылечить, не соединившись с ним узами таинства брака. Ну, тоже мнение, причём в какой-то мере обосновывается формулировками «Повести». Вот только исцелила Феврония князя до заключения брака, а не после…
Напоследок снова о памятниках. Да пусть ставят сколько угодно; жаль только, что во многих городах ставят однотипные: статуя в Пензе (за авторством Константина Чернявского) такая же, как в Благовещенске, Биробиджане, Иркутске, Хабаровске, Владивостоке, Астрахани, Волгограде, Ярославле. Есть и другие популярные варианты статуи, кажется, все или почти все – одного и того же скульптора. В нашей композиции княжеская чета держит в руках голубей с птенцами как символ любви и верности. И ничто в их облике ничто не напоминает о лихих деньках, когда Феврония склоняла Петра к замужеству, а тот всеми правдами и неправдами старался избежать нежеланного брака…
Такой вот символ возрождения крепкой семьи и счастливого брака – несколько сомнительный, если читать оригинальный текст – тиражируется в России… Поможет ли?