1 Невыносимо противно, необычайно многословно, нелепо претенциозно

Удивительно мерзкое произведение, а главное бессмысленное. Сюжет романа можно разделить на три смысловые части, которые переплетаются между собой. Наиболее яркая, и притом наиболее омерзительная из них, история Александра. Гомосексуал и извращенец (причём я использую слово "извращенец" не в сексуальном смысле) он ведет свою полную порока и деградации жизнь на фоне бурного периода между первой и второй мировыми войнами. Унаследовав семейный бизнес владельца мусорных свалок он находит отвратительное удовлетворение в этом деле. Вторая часть романа плотно переплетена с его историей - это повествование о его брате Эдуарде, ставшим отцом близнецам Жану и Полю, и об их детстве и взрослении. Связанные узами рождения, они погружаются в свои странные близнецовые отношения, самую суть которых выражает непостижимая "игра в Бепа", которая нигде не описывается, но упоминается бесконечное количество раз, и "эолов язык", который волшебным образом должен объяснять и одновременно символизировать удивительную сущность находящих в сексуальных утехах форменное утешение братьев. В третьей коде роман вырождается в безнадежную road-story, когда один из близнецов, Поль, мечется по всему свету в попытке отыскать своего брата, бежавшего от извращенной сути этих Бепа-отношений в поисках нормальной адекватной жизни, которую Поль постоянно порицает в качестве "непарной", "неполноценной".
Вторя этому триптиху, на который разваливается сюжет книги, в ней самой, во всем ее течение в целом можно выделить три ключевые особенности:
1. Смакование мерзких подробностей. Автор словно упивается возможностью напихать как можно больше отвратительной физиологичности в повествование. Вот хорошо иллюстрирующий это пассаж:

"Омыть анус после испражнения — одно из редких утешений бытия. Цветок с измятыми лепестками, чувствительный, подобно морскому анемону, актинии — маленькому полипу, признательно и эйфорически разжимающему и радостно сжимающему под лаской волны склизкий венчик, окруженный тонким кружевом голубоватых нитей…"

Простите мой банальный вкус к литературе, но я бы с большим удовольствием обошлась бы без таких подробностей. Как и поданной под соусом странной, отвратительной романтичности сцены, о которой я стараюсь лишний раз не задумываться (и даже уберу под "спойлер", чтобы вы могли уберечь себя от этой мерзости):

Перевернув эту страницу, я не могла вернуться к чтению романа пару суток, а любимую прежде пасту теперь боюсь готовить из-за ассоциаций. Вся эта гадость сосредоточена на частях, посвященных Александру, и перемежается его бесконечными самолюбивыми размышлениями, очень часто связанными с гомосексуальностью героя:

Наше превосходство над гетеросексуальной массой — не очень заслуженное. Бремя продолжения рода полностью раздавило женщин, и наполовину — мужчин-гетеросексуалов. Легкие и веселые, как путешественники без багажа, мы представляем собой по отношению к гетеросексуалам то же, что они по отношению к женщинам.

2. Пустословие и многословие. Словно бы уверенный, что читателя необходимо закидать как можно сильнее максимальным количеством слов, автор нанизывает фразы в романе как бесконечные бусы. Признаю, поначалу - это завораживает, порой даже и в среднем течение романа попадаются любопытные образчики фраз и интересные цитаты, но к финалу уже возникает чувство отупения, словно за словесами потеряна суть. И действительно - я не зря выше употребила слово "вырождается", говоря о road-story-части. Бессюжетность и пустота истории, вначале скрытая яркими личностями героев - извращенно-мерзотного Александра, мятущегося в поисках героики Эдуарда и почтенной матери семейства Марии-Барбары, скрывающей под собой богатую натуру, проявляется полностью, как только героями становятся выщербленные, бездушные и нелепые в своей игре в Бепа близнецы. Но и в начале мы можем встретиться с такой трескотней, как, например эта:

Я — как те африканцы, которым нужна чернокожая Богородица, или жители Тибета, требующие узкоглазого младенца Иисуса, и я не представляю себе Бога иначе, как с пенисом, высоко и твердо подъятым на тестикулах, — памятником во славу мужества, принципом созидания, святой троицей, хоботастым идолом, подвешенным точно в центре человеческого тела, на полпути между головой и ногами, как святая святых храма расположена на полпути между трансептом и апсидой, поразительным союзом шелковистой мягкости и мускульной крепости, слепой, вегетативной, бредовой силы и трезвой, расчетливой охотничьей воли, парадоксальным источником, струящимся то аммонийной мочой, квинтэссенцией всех телесных нечистот, то семенной жидкостью; машиной войны, тараном, катапультой, но и цветком трилистника, эмблемой пламенной жизни… Никогда не устану славить тебя!

3. И третья особенность произведения - неимоверная претенциозность, бесконечное чувство собственного величия, с которым автор вписывает события жизни героев в исторический и географический контекст. Первая мировая война, Вторая, возведение Берлинской стены сменяются путешествием по жемчужине Европы - Венеции, затем по Японии, Канаде. Турнье пытается создать роман-эпопею, где поколения героев покрывают всю планету, но картонные, односторонние герои превращают ее в карточный домик.

Покрыть — восхитительное в своей многозначности слово, которое означает идти (покрывать пространство шагами), защищать (укрыть одеялом), защищать (прикрывать войсками), укладывать (крышу), прятать, оправдывать, переодевать, компенсировать, оплодотворять и т. д.

В целом, я не порекомендую никому читать это невозможно раздутое, переполенное мерзкими деталями и нелепо обрывающееся произведение.
Попробую пофантазировать, каким бы мог быть эпилог.

Занавесь тихо покачнулась. Жан заглянул через окно в комнату, где на кровати метался в наркотическом бреду молодой человек. Его тело было изуродовано - культями оканчивались левая рука и нога. Подглядывающий вдрогнул, осознавая, что смотрит на свою точную копию, доведенную стечением обстоятельств и сжигавшим его неуемным желанием до плачевного состояния.
Точеная ручка с аккуратно наманикюренными ноготочками крепко взяла его под локоть. Он вздрогнул еще сильнее, почти дернулся, заставив доктора, сопровождавшего молодую пару в этом осмотре, смущенно кашлянуть, чтобы привести всех участников встречи к порядку.
- Как вы видите, ваш брат переживает тяжелый кризис, но мы постепенно начали снижать дозы болеутоляющих. Разумеется, есть надежда, что удастся избежать синдрома отмены, - обтекаемо проговорил он.
- О, Жан, - воскликнула женщина, продолжая уверенно придерживать его за локоть. На ее тонком пальце блестело помолвочное кольцо. - Милый, ты уверен, что ему будет хорошо на нашей свадьбе? Если
ты убежден, я, конечно, за, но не станет ли ему от этого хуже?
Если бы Жан мог видеть ее лицо, он мог бы заметить, как ее губы, пропускавшие сквозь алую дугу нежнейшие, воркующие звуки, непроизвольно изогнулись на мгновение в презрительную умешку, но она тут же вернула им прелестное выражение, чтобы даже в отражение в стекле он не мог увидеть ее истинного лица.
- Пожалуй, ты права... Свадьба завтра, а он... - Жан поежился, нащупывая ее кисть, - он не может быть там в таком виде.
- Как скажешь, милый. А теперь - давай оставим его отдохнуть на попечение врачей, нам надо с тобой посетить дизайнера, чтобы обсудить, как мы модернизируем вскоре усадьбу Звенящие камни, и заехать к юристу по поводу брачного договора...
Занавеска снова дрогнула, отпущенная. Калека на больничной койке завыл.

Источник