5 Занесен в Красную книгу

В эпоху непрекрашающихся женских литературных стенаний, так и хочется дать пощечину общественному вкусу - моде на псевдофеминизм.
Однако все уже придумано до нас.
Василий Белов «Воспитание по доктору Споку» (1968-1979).
Вещь откровенно сканадальная, провокативная. Вспоминать нельзя. Сейчас совсем не ко двору, не по фасону, не к месту. В эпоху окончательной и бесповоротной смерти мужика, которого сменило тестообразное и слабовольное существо в наморднике, хипстеры-очкарики и тупые бычки-живчики, цикл Белова кажется нерасслышанным предупреждением.
Ну да, Он не идеален. «Рислинг», кафе «Смешинка», пояс по кунгфу отсутствует, отнюдь не магистр общения. Мысли о диссертации в глубоком прошлом. Возраст средний: жена, лапочка-дочка. Против него все: эмансипированные женщины, ревнители морали и органы правопорядка, юное поколение, старое поколение, лично товарищ Воробьев.
Из этого нетрудно вывести общий лейтмотив – цивилизация против мужчины.
Конечно, из самого цикла можно при желании дистиллировать тему и пошире – гибель естественного, нормального, человеческого. Под откос летит не только мужчина, но и женщина. Рассказ «Моя жизнь» с подзаголовком «автобиография» как раз об этом. Об эволюции девочки в тетку, с присущей ей жизненной мудростью среднего возраста – главное квартира, должность, оклад, «мужчинам никогда нельзя верить».
Чисто половому разговору об издержках прогресса противится и основной герой всего цикла Константин Платонович Зорин, в прошлом деревенский житель, а теперь прораб: «Эмансипация нарочно кем-то придуманная вещь. Ведь она заранее предполагает существование неравенства. Но разве можно противопоставлять людей по этой пустой схеме: мужчина-женщина? Это преступление. Люди делятся всего лишь на добрых и злых. Умных и дураков среди мужчин, столько же сколько среди женщин».
Но все-таки Белов пишет по большей части о кризисе мужского. Потому что даже в этом пассаже сказывается чисто мужской подход, не замечающий, что эмансипация и впрямь возникла не на пустом месте, а неравенство – реальный факт, хотя и не очевидный в том смысле, в каком пишут по большей части о нем в женских журналах.
Да и весь цикл «Воспитание по доктору Споку» разве не о нарастающем дисбалансе «равенства» полов, разве не о падении мужского во всех смыслах? «Ничего не осталось от того стыдливого деревенского парня».
Вот такой парадокс, как мне представляется, и довольно очевидный. В женских книгах наперебой кричат о маскулинной цивилизации. Но проблема в другом, в том, что маскулинность – признак уже разложившейся или напротив неразвитой мужской цивилизации. Мужчина создал современный мир себе на погибель. Такой расклад получается.
По первым страницам текста (цикл открывается «Плотницкими рассказами», где на первом плане дом, деревня, природа, «почва», в которую Зорина окунается на 24 дня отпуска без выходных) и накрепко прилепленной Белову надгробной писательской табличке «деревенщик» может показаться, что здесь опять сказ о том, как город перемалывает мужика и человека.
Но само собой напрашивающееся простое решение следует отбросить по причине идеологичности, надуманности. Деревня – вообще мечта об Атлантиде, которой нет, и уже не будет.
Победил мужика не город. Победила его цивилизация.
Чтоб не возвращаться сто раз к теме деревни следует сразу показать абсурдность деревенских идиллических воздыханий.
Когда-то по сильному, настоящему мужику крепко ударила цивилизация сельская. Бегал он по тайге, джунглям и пампасам не зная бед и оков, о которых потом писал Жан-Жак Руссо. Был ловок, силен, могуч и богоподобен. А потом на него надели хомут (паши!), придавили с боков баней, сараем, огородили забором, приковали к огородным грядкам. Естественное, а стало быть свободное состояние закончилось.
Поэтому линия «от деревни к городу», «от расцвета к деградации» - не совсем прямая. Что деревня? Откройте в цикле написанную от лица Тани «Мою жизнь» и увидите сельскую «идиллию» – голод, холод и рабство. Деревня уже полтора века не более как переходное состояние, между молотом и наковальней – одной стороны давит естественное – земля, погода, климат, с другой развитая ступень цивилизации – государство, город. Ну какая тут может быть идиллия?
Делянка была прогрессивнее собирательства, а завод и продмаг лучше огородной барщины. Само собой, когда одно развивается, другое отмирает. Люди уже не прыгают по деревьям как макаки, а отменно перемещаются по земле, где возможностей больше, чем при жизни на деревьях. Но красоту пахоты описывает только тот, кто сам никогда ей не занимался или счастливо оставил в далеком прошлом. Кому эстетика, а кому тягло каждый день и на всю жизнь.
В свете этого и приходится говорить не о несовместимости мужика с городом, а о его неустроенности в им же самим созданной социальной и культурной системе. Строитель домов сам оказался бездомным. Судьба беловского прораба Зорина в этом смысле символична. «Домой можешь не возвращаться» - вот что говорит мужику, как жена Зорину, современная цивилизация.
Куда ни кинь, всюду клин. Там, где раньше звучала поэзия, приходится говорить о поэтических возможностях электронных машин.
Культура впрочем отчуждена от мужчины уже во времена Белова. Жена Тоня – библиотекарь. Хранительница духа? Да нет, скорее обладатель синекуры. Не мешки ворочать. Тем более мужчине не до духа, не до Кафки с Джойсом (тут у Белова читаешь о них с неким удивлением – полвека минуло, а они все мерило культурности и интеллигентности, застой, да и только). Самой круговертью дел мужик от духа оттеснен. Как результат – дискуссия все больше идет не о духе и литературе, а о «длинноте периодов».
Или вот еще. Он не мужчина, он - мальчишка. Несознательный, безответственный. Перед попом, перед местными аксакалами, перед обществом. «Ишь, какой петух!», «Во-первых, где и как напился…» Намеренное приучение к инфантилизму (до старости щенок) тоже верно подмечено в беловской книге и плоды его мы нынче пожинаем.
Работа у Белова - единственное, что еще позволяет ощутить себя мужчиной. Здесь еще востребовано мужское организующее начало. Зорину надо не дать Трошиной всех девок перепортить, «вытащить» расценки, сдать один дом, а затем второй. При такой нагрузке собственный «дом» организовывать уже некогда. Там господствует женщина – пятая колонна в семье, которая мужчине уже тоже не принадлежит.
«Почему она всю жизнь борется с ним? Когда это началось?»
Да тут не разберешься.
«Она всегда, всегда противопоставляет его себе. В каждом его действии она видит угрозу своей независимости. Он все время стремится к близости, к откровенности. Но она словно избегает этой близости и всегда держит его на расстоянии…Им думается, что чем они сильнее, тем для них лучше. Они хотят быть независимыми. Они рассуждают с мужьями с позиции силы. И это не так плохо у них получается. Сажают мужей в тюрьму, пишут на них бумаги. Да, но кого же тогда защищать мужчинам? Жалеть и любить? Самих себя, что ли?»
Собственно это и произошло. Работа перестала быть последним прибежищем мужчины. Потребность в организации, а значит и организаторе отпала. Любить другое стало немодно.
Но, развивая дальше мысль, правильнее сказать. Белов пишет не столько о борьбе с цивилизацией (хотя мысль у него, скорее всего, именно такая почти толстовская «бросай телегу!»), сколько с тем, что рядится под нее. «Сердца бы» - мечтал некогда Василий Васильевич Розанов. Но сердца нет, вместо него «невры» («худые…, у многих очень плохие»), жизнь по отвлеченной теории, цивилизационное воспитание в жесткости, по доктору Споку. Вот и дубеет истончается все человеческое – мужское вперед, женское после.
«Я превосходно знаю тип этих послевоенных девочек. Многие из них воспитаны так, что они не знают, что хорошо, а что плохо, не представляют куда и как ступят в следующую минуту. Обычно романтичные и мечтательные до сентиментальности, они ни к чему путному не приучены, от них можно ждать чего угодно. Мораль для таких дурочек либо не существует, либо понятие старомодное. Такое существо живет совершенно свободно и поэтому почти всегда безответственно… Как результат «такая дурочка, нарезавшись коньяку, идет в гостиницу и какая-нибудь пыжиковая шапка, ухмыляясь, пропускает ее в свой одноместный номер».
Конечно, здесь можно будет развести турусы о мужских комплексах и предубеждениях. И все это будет к месту и верно. Потому что они есть, я написал с самого начала. Но есть и другое – констатация потери, измельчания, которую не заметить можно только отвернув в сторону голову, или зашив нитками глаза. Бороться за независимость, чтоб ходить в нумера к пыжиковой шапке. Мелкость этой цели и результат сражений за женскую автономию, как-то уж очень очевидны.
Что такое прогресс?
«- Прогресс – это когда женщины становятся все мужественнее…
- А мужчины женственнее?»
Можно и другую, дополнительную теорию. Прогресс – это всеобщее распространение виновности.
В «Плотницких рассказах» про Олешу Смолина и Авинера Козонкова речь шла о двух мужских типах, худом и добром. Один – старый, патриархальный, славный пастушок-херувимчик. Другой - плут и проныра. Старые милые типы, отлетающие в небытие.
Отчего? Да из-за той же перекошенной цивилизации, для которой позиция Олеши Смолина непонятна: «Правду говорю – не верят, а ежели обманывать – греха боюсь». Исток современности – борьба с грехом. Но шли годы и понятие это превратилаось в основополагающее и уже устроено все совершенно по-другому, не как задумывалось: «Мне греха надо побольше, а то попадет после исповеди… С того разу я и начал грешить».
Вот и весь небогатый цивилизационный выбор, стоящий теперь перед мужиком, перед беловским прорабом Зориным – либо лги, либо греши. А самый простой грех для мужика – это даже не женщина, а бутылка. Оттого и появляется в цикле «Дневник нарколога». С этим грехом, алкоголизмом – место мужику найдено, да и сам он ему поэтому, наверное, внутренне рад. С ним и моральные комиссии, и наркология с милицией получают свое оправдание, становятся нужными, правильными институтами, обслуживающими грех.
А пока мужик отравляет себя водкой на смену ему идет новая стероидная маскулинность. О ней, фактически и говорит рассказ «Чок-получок». Центральный момент его – не столько отсылка, сколько полемика с лермонтовским «фаталистом». «Русская рулетка» (что за дикость, с чего она стала русской) – глупость, варварство, осмеяние мужественности. Вадим и Барс, спекулирующие на адреналине, на «слабо?», - выродившиеся псевдомужчины. Подобные им ныне в избытке пишут пацанскую прозу и воспевают ратные мужские подвиги, не вдваясь в моральные тонкости, о которых и не подозревают. Таких, как Барс и Вадим, понаехавших «за туманом и за запахом тайги» мы встречали и в «Царь-рыбе» Астафьева, и «Территории» Куваева. От них им самим беда и другим один убыток и страдание.
Что же с этим делать? Жить не по лжи, что ли. Вернуть мужское, отбросить маскулинное. Тогда и женщинам не понадобиться быть мужественнее. Прогресс пойдет по другому, правильному руслу. Как и полвека назад, очевидно, что без мужика, без прораба Зорина ничего не организуется-не строится. Хотя надо ли строить, надо ли организовывать – вот вопрос.

Ода издыхающей лягушке