5

Завязка, как у высоколобого классического романа: четверо русских встречаются в швейцарском отеле, чтобы исследовать тайны и глубины русской души, выслушивая монологи-свидетельства уроженцев российской глубинки разных периодов XX-го века. Временами я выпадала в этом романе из времени. Что это, русские аристократы XIX века за границей? Или современные нувориши-интеллигенты? Если бы не какие-то случайные мелкие приметы времени, немудрено и вовсе растеряться. Эти высокопарные рассуждения о "народе русском и его душе", это вкрапление французского... Но знаете, при этом проявляется какой-то совершенно парадоксальный для художественной литературы эффект: будто первый план - эта комната в швейцарском отеле, эти горы, бриоши, закаты и камин - ненастоящий, картонный. Зато прослушиваемые монологи со всем их неприглядным реализмом и откровенной простотой полны жизни, сока, остроты...

Может, первый раз у меня кто-то спросил: ну, как у тебя дела? Что у тебя произошло в жизни?...
Так что вот, душевно вам рассказала.

Интересное продолжение стиля Алексиевич . Не повторение, заметьте, а продолжение, развитие. Не только голоса-свидетельства, но и обсуждение рассказа, анализ, своеобразный суд присяжных.

И невдомек этим "судьям", что ненормальность, явная, бросающаяся в глаза и требующая немедленной психотерапии, как раз в них самих cокрыта:
- в погрязшей в скуке и ищущей в жизни лишь fun Леле,
- в не знающем умеренности в алкоголе и еде прозападно настроенном помещике-весельчаке тургеневского типа на побегушках у жены Владимире Всеволодовиче,
- в жестокой и холодной исследовательнице человеков ("мучиков" и "жечек", если точнее), циничной и высокомерной манипуляторше Анне,
- в этом заплутавшем юнце, в поисках Бога самого себя запершем в "тесной комнатке" идеализма в ожидании загробного рая и отказывающемся жить в осязаемой реальности, Феденьке.
Они и не замечают, как судят не народ вовсе, а себя самих, и диагнозы ставят, вешают ярлыки, разоблачают пороки исключительно свои собственные.

А мы их не слышали. Мы их перебивали, пытались их интерпретировать, объяснять. Мы жалели их. А я теперь думаю: может быть, даже не надо сразу жалеть. Чуть попозже: жалеть, возмущаться, сочувствовать - но сначала услышать. Такими, как есть.
Это самое важное: не такими, как хочется, не придуманными - а такими, как есть. Просто слушать. Заставить себя замолчать.

Cильный роман. Попытка психоанализа целого народа. Заставляют задуматься и сами истории (документальные, между прочим), и их художественное переосмысление устами персонажей. Вот, разве что, множественные реверансы в сторону Достоевского делают роман несколько вторичным, низводя его до в некотором роде компиляции. И все же он великолепен, несмотря ни на что. Давненько я не читала ничего настолько Большого. И я вовсе не количество страниц имею в виду.