5

Можно ли рассказать время, какое оно есть?

В 1929 году, спустя пять лет после написания романа, Томас Манн получил Нобелевскую премию. Достаточно простой стиль романа, которому ближе XIX век, чем XX, тем не менее для многих читателей оказался не по силам. Виной ли тому неторопливое повествование, или герметичное пространство, в котором буквально ничего не происходит (появление музыкального автомата тут стало событием такого масштаба, что ему посвящена целая глава), или философские отступления на несколько десятков страниц – неизвестно. Впрочем, за эту неторопливость Манна и читают.

Ненасыщенность деталями и неторопливость повествования перекликается и с самим объектом рассказа: «Волшебная гора» – санаторий для чахоточных в горах Давоса, соединённый с миром тонкой линией железной дороги. Обитатели горы вынуждены находиться тут годами – такова уж специфика лечения. Все эти годы они общаются с миром редкими письмами и телеграммами, дышат разреженным и прохладным воздухом, знают друг друга в лицо и обедают в одном помещении.

Лишь редкие гости с равнины (т.е. из всего остального мира) напоминают им о том, что где-то возможна другая жизнь, полная незнакомцев, встреч, поездок, где надо и возможно чего-то добиваться. Обитатели горы смотрят на гостей как на чужаков из другой страны, которые лишь вносят ненужную сумятицу в привычный распорядок дня, постоянно зябнут и не понимают элементарных вещей. И вот проходит пара недель, чужаки садятся в поезд и уезжают куда-то, а время на горе продолжает свой ровный бег, от одной даты к другой, среди всё тех же стен и лиц.

Из санатория есть два выхода: обратно на равнину и на тот свет. Да, смерть в этом романе очень близка к героям: ещё недавно человек сидел за одним столом со всеми, и вот уже его палату окуривают H2CO перед заселением в неё нового пациента.

Герой книги – Ганс Касторп, на равнине бывший инженером. Впрочем, это не имеет никакого значения. Приехав в санаторий на пару недель, он задержится на годы (эпитет «долгие» тут неуместен). Касторп как чистый лист, без твердых взглядов, готовый слушать и воспринимать, становится идеальной призмой для наблюдения за санаторской жизнью. Впрочем, за его незадачливыми действиями наблюдать не менее интересно: Сеттембрини окрестил его «трудным дитём жизни», отказавшимся от даров просвещения и прогресса, отбросившим карьеру, близких и общественный статус ради тихого пребывания на горе.Можно было бы сказать, что это история о смерти, а санаторий – этакая последняя остановка на бренной земле. Но всё-таки это не так. Обитатели горы, утрачивая движение и прогресс, приобретают нечто иное. Отрываясь от внешнего мира, они наводят порядок в своём. И это, пожалуй, стоит того – прийти в мир с собой, чтобы уверенно сказать: «Мы не зябнем».