4.5

Скорбь по погибшим детям не умирает никогда; эта скорбь из разряда таких, которые лишь немного смягчаются. Да и то по прошествии долгих лет.

Джон Ирвинг уверенно закрепляется в перечне любимых писателей, пополняя этот ряд избранных. В прошлом году он сразил меня безумным "Отель Нью-Гэмпшир", а сейчас трагичным и откровенным "Мужчины не её жизни", оригинальное название которого "A Widow for one year" (Вдова на один год).

Я была готова хлопать стоя уже после 25 страницы романа, ведь настолько заинтересовать за такое количество страниц как сделал это Ирвинг, мало кто умеет. Завязка, которая шокирует и язык повествования, втягивающий тебя в историю.

Я буквально и могла, что думать: "ооо, какой он офигенный писатель", "боже как круто написано!", "как мне научится также?", "почему это так шикарно?" и т.д. Это как будто ты видишь самого красивого парня в своей жизни и не можешь прекратить мысленно восхищаться его красотой, хотя знаешь, что нужно заткнуться. Вот также я думала о Ирвинге как о писателе. И такого со мной раньше почти никогда не случалось, даже с проверенными любимыми авторами.

Очень сложно сказать так сразу о чем этот роман. Но уж точно не о том, что написано в аннотации (я передаю привет этому человеку, не читающему книгу, который написал рандомное событие из книги для её описания).
С одной стороны это о матери, потерявшей двоих детей и утонувшей в своей скорби и даже рождение нового ребенка не облегчило утрату, а лишь усилило её, ведь добавился страх потерять и этого ребенка, поэтому было легче не любить его изначально.
С другой стороны, о отце, который также потерял сыновей, но заглушал горе в алкоголе и женщинах. Не принято изменять чье горе больше и кто скорбит сильнее, но Марион и Тед - ещё до смерти детей теряли свой брак и это событие лишь заморозило их в этом состоянии на несколько лет, а 4-летняя Рут лишь всё осложнило.
С третьей стороны, о девочке, которую бросила мать и предал отец. О девочке, которая в детстве застала мать за сексом с 16-летним парнем, а потом уже взрослой - престарелого отца с лучшей подругой. О девушке, которая всю жизнь жила в тени умерших братьев, их фотографий или воспоминаниях об этих фотографиях, но сумевшая стать писательницей. И не таким как свой отец, выдающий редкие детские книжки за настоящее дело жизни.
А с четвертой, о подростке, который влюбился в зрелую женатую женщину и эта любовь будет преследовать его всю жизнь, даже когда он будет уже 50-летним мужчиной.
И, конечно же, она о умерших мальчиках, Тимоти и Томасе, 17 и 15 лет, которые будучи мертвыми, захватывают умы родителей сильнее, чем их живая сестра, родившаяся после их смерти. Она о тех, кого мы потеряли и не хотим отпускать.

Три временных линии - 1958, 1990, 1995 года.
Четыре главных персонажа - Марион и Тед Коул, их дочь Рут и Эдди О'Хара.
Один мастер слова, Писатель с большой буквы.
Тонна тоски, скорби, секса, откровенности, предательств, любви и ещё больше писательства.

Но у Ирвинг пишет мастерским о всём: от детального описания внешности до пересказа сюжетов придуманных книг персонажей в сюжете собственной книги. А ещё Ирвинг любит бить, бить, бить словом в одно место до тех пор, пока не откроется кровоточащая рана, о которой сложно забыть. Именно такое ощущение возникло, читая события 1958 года и атмосферу в доме Коулов.

Хотя признаюсь, последняя треть книги (с момента, когда Рут оказалась в Амстердаме и начала свои исследования для нового романа) понравилась мне немного меньше

Я очень боялась за финал, ведь всю книгу читатель задается вопросом: сможет ли Марион пережить потерю умерших детей и вернутся к своей живой дочери? И простит ли её Рут? Я могла представить любой из финалов, где Марион так и не возвращается, где умирает, где приезжает, но тот финал, который сделал Ирвинг - стал лекарством на ту рану, которую он сам нанёс. Может слишком поздно, но лучше так, чем никак.

Ирвинг - писательский Бог!
Моя ближайшая миссия - докупить оставшиеся книги автора на книжные полки!

И напоследок: ничто не опишет этот роман (а может и всё творчество автора) лучше, чем его собственные слова из книги:

Ну почему о нездоровом, отвратительном, сексуальном и извращённом почти всегда пишут этаким неубедительно-снисходительным тоном? (Насмешка — такое же сильное свидетельство снисходительности, как и безразличие.) Я думаю, что насмешка или безразличие — в любом виде — по отношению к непристойности в основном фальшивы. Людей обычно притягивает непристойное, или же они не одобряют его, или и то и другое вместе; тем не менее мы пытаемся говорить о непристойном снисходительным тоном, делая вид, что оно нам смешно или безразлично.