3

     Если классику издают в карманном формате – значит, она мало-мальски читабельна, ведь так? Ума не приложу, кто кроме меня и Российской государственной библиотеки мог позариться на эти трактаты, и тем более, прочитать их от корки до корки. Если уж это издавать, то только снабдив картинками, лично я здесь так и сделал.
     Философ из Малевича получился лучший, чем художник. Заметьте, я не назвал его хорошим философом. Процентов 70 книги вызывают ощущение, что автор даже не курил, а просто бредил:

     И не для того выполз паровоз из твоего человеческого черепа, чтобы возить тебя для твоего удобства, а для того, чтобы захватил тысячу черепов твоего мозга в вагоны своего организма и через быстрину своей энергийной силы слетел с земного шара, ибо блага твоего мозга нужны мне в моем бесконечном беге. Я хочу засыпать бесконечность зернами своей мудрости, и мозг твой послужит грядой, ибо ты произошел от того, что было, и от тебя произойдет то, что создается сейчас и то будет.

     Меня можно обвинить в вырывании слов из контекста, но там весь контекст такой.

     Его размышления об искусстве вызывают желание крикнуть: "Да не согласен я!" Причем контраргументы можно даже не приводить, достаточно посмотреть на примеры. "Мы не думаем, мы видим".

     Передача реальных вещей на холсте – есть искусство умелого воспроизведения, и только.
     И между искусством творить и искусством повторить – большая разница.

     Дельная мысль, но только ее реализация у автора больно уж убогой получилась, особенно если сравнить с действительно талантливыми художниками.

     Венера Милосская – наглядный образец упадка – это не реальная женщина, а пародия.

     А всякий высеченный пяти-, шестиугольник был бы бóльшим произведением скульптуры, нежели Милосская или Давид.

     Если повторять природу не достойно искусства, то какая заслуга, по логике автора, в том, чтобы повторять многогранники, которые еще древние греки знали? Вот придумал бы вместо квадрата какую-нибудь новую геометрическую фигуру – тогда бы это действительно было свежо и гениально.

Дальше...

     Картина Репина – Иоанн Грозный – может быть лишена краски и даст нам одинаковые впечатления ужаса, как и в красках.
     Сюжет всегда убьет краску, и мы ее не заметим.
     Тогда как расписанные лица в зеленую и красную краску убивают до некоторой степени сюжет, и краска заметна больше. А краска есть то, чем живет живописец: значит, она есть главное.

     Я живу в огромном городе Москве, жду ее перевоплощения, всегда радуюсь, когда убирают какой-нибудь особнячок, живший при алексеевских временах.

     А вот что золотом надо выжечь во всех галереях современного искусства и в мастерских художников:

     не уметь – не есть искусство

     Воспроизводить облюбованные предметы и уголки природы, все равно что восторгаться вору на свои закованные ноги.

     Более общие рассуждения поинтереснее.

     Радуются художники, когда им удается осчастливиться, вымазать на холсте лик попа или госвождя, радуются ученые, что поп или госвождь использует его научное открытие, сделает себе самокат с радием, а сам <ученый> стоит на панели и держит свою голову на дрожащих ногах (но зато радуется).

     Тогда призвали вас, штрейкбрехеров, и стали делать образы, другими словами сказать, вас призвали, чтобы вы своим Искусством прикрыли наготу вождей, ибо они боятся ее и народу хотят показать себя, красотою платья-искусства поразив его.
     Ризами <художники> прикрыли священников и ризами вождей иных и обманули народ красотою, ибо под красотой скрыли лик действительности.

     Он же человек, и он же конвой человека: в двух состояниях, в одно и то же время ведет себя под ружьем, им же для себя изобретенного. Без винтовки, как без Бога, не может пройти шагу.

     Если действительно верить, что при утверждении социализма спец по вопросам трудового производства низведет труд до наименьшего времени в сутки и что обжорный ряд будет ограничен известной позицией еды и платьев, что человек согласится удовлетвориться двумя автомобилями, велосипедами, аэропланами, десятью костюмами, пятью пальто, десятью фасонами шляп и костюмов, то чем будет заполнено остальное время? Не потребует ли обжора, нарядчик стольких вариантов, что их нужно будет делать 24 часа?

     Порою Остапа так несло, что ради фееричного рассказа про интернационал насекомых точно стоило читать до конца:

     между пчёлами и муравьями не существует никакого сговора, хотя те и другие одинаково чувствуют голод, но чувство голода их не объединяет не потому только, что они не могут догадаться как догадывается человек, что если объединиться все<ми> родами, <как> человек, то будет замечательно строить и удобно. Пчела чувствовала бы себя гораздо лучше, если бы <пчёлы и муравьи> поселились в одном улье и дружно, одним единым коллективом создали единое производство – одни вырабатывали бы мёд, другие муравьиную кислоту, а если бы присоединились и другие насекомые: майские жуки, клопы, вши, – работа была бы спорее в общем объединении всего насекомства; установился бы мир на земле, установилось бы единое мышление и мировоззрение, наступил <бы> интернационал насекомых

     И на десерт исторический анекдот от Малевича.

     Подойдя к Руанскому собору Моне, тоже – щурились, хотели найти очертания собора, но расплывчатые пятна не выражали резко форм собора, и руководивший экскурсией заметил, что когда-то он видел картину и помнит, что она была яснее, очевидно, полиняла, при этом рассказал о прелестях и красотах собора. Было сделано оригинальное предложение повесить рядом фотографический снимок, ибо краски переданы художником, а рисунок может дать фотография и иллюзия будет полная.