5 «Солнечный удар».

…А вы любите свою маму?..

Ах, любите. Вы в этом уверены?..

Что значит – зачем я спрашиваю? Вы должны знать, зачем я спрашиваю!..

А правильно ли вы ее любите?..

В смысле, любите ли вы ее по своей воле? Или любите потому, что положено любить маму, а сами…

Что значит – не мое дело? Как это – не мое? Все, совершенно все – мое дело!..

«Посторонний человек мог предложить чашку кофе, а вот сын у бездыханного тела той, которая дала ему жизнь, должен был от этого кофе отказаться».

Весь «Посторонний», как кажется поначалу, – это один сплошной абсурд. Логики в сотворенном нет никакой. Вернее, она есть – но не от мира сего, и чтобы понять (понять ли?), нужно отключиться от привычной реальности. Смиритесь с неизбежностью своего непонимания – и поймете.

Главный герой – некий человек по фамилии Мерсо. Работает в какой-то конторе в каком-то месте, живет в каком-то доме на какой-то улице. Занимается какими-то мелкими делами, встречается с какой-то женщиной, как-то пытается пережить воскресенье, как-то соглашается жениться на какой-то наиболее настойчивой влюбленной. И все бы хорошо, но в эту Вселенную сплошных «как-то, каких-то, когда-то» вторгается неестественная определенность: в определенный день и час Мерсо сообщают, что умерла его мать, ранее отданная им в дом престарелых, и просят приехать на ее похороны. Но даже тут Мерсо путается в «показаниях» – хорошо, плохо ли, но определенность отторгается главным героем, она словно бы враждебна ему. Поэтому все у него:

«Сегодня умерла мама. А может быть, вчера – не знаю. Я получил из богадельни телеграмму: «Мать скончалась. Похороны завтра. Искренне соболезнуем». Это ничего не говорит – может быть, вчера умерла».

Все, на что может обратить внимание Мерсо на похоронах, – это невыносимая жара и нестерпимое солнце. Остальное, в сравнении с гнетом солнечного света, теряет остроту. Мерсо плохо. Смерть матери – ничто. А любил ли он ее? И обязан ли был любить?

«В небе сияло солнце. Оно жгло землю, и зной быстро усиливался… Вокруг была все та же долина, залитая солнечным светом. Сверкание неба было просто нестерпимым. Некоторое время мы шли по недавно отремонтированному отрезку шоссе. Солнце расплавило асфальт».

Это же солнце (как покажется Мерсо) заставит его совершить бессмысленное и жестокое; это – нелогично, странно в своей неправильности. Но Мерсо не хотел. Он не мог сопротивляться солнцу, оно словно бы управляло им, а Мерсо был марионеткой.

«Жара была такая же, как в день похорон мамы, и так же, как тогда, у меня болела голова, особенно лоб, вены на нем вздулись, и в них пульсировала кровь. Я больше не мог выносить нестерпимый зной и шагнул вперед. Я знал, что это глупо, что я не спрячусь от солнца, сделав один шаг. Но я сделал шаг, только один шаг…».

Ответом на бессмысленное преступление мог быть только бессмысленный процесс – с вопросами не о самом преступлении, а о том, любил ли подсудимый свою маму и отчего не плакал на ее похоронах.

Что хотел сказать этим Камю, наверное, можно разбирать долго. Нет, я полагаю, единственной трактовки «Постороннего», так что я могу изложить лишь собственные соображения.

Мерсо, может быть, – человек не самый приятный, но он не виноват, что таковым появился на свет. Сначала он кажется излишне отстраненным, словно бы у него нет чувств. Позже начинаешь понимать, присматриваясь, что «энергосберегательный режим» у него включился, напротив, из-за его гиперчувствительности к наиболее сложным сторонам нашей жизни. Скорее всего, раньше-то он был тонким человеком, с полнокровными чувствами, но переживание обреченности просто выжгло у него все внутри. Есть такой термин – «выгорание». И Мерсо, как мне показалось, стал жертвой именно этого выгорания.

Позже он позволяет себе высказать, что он думает об этой жизни. Во-первых, его, конечно, никто не спрашивал, рождаться ли ему на свет – и быть ли ему в этом мире человеком. Спрашивала ли вас мать, хотите ли вы жить? Полагаю, нет. Вот и у Мерсо никто не интересовался этим. Во-вторых, он обречен на осознание бессмысленности, пустоты жизни. Он болен этим осознанием, и это тоже не его вина – он так устроен, таким его создала природа. И, в-третьих, он обречен на вечное незнание, отчего и зачем все так устроено (привет Ивану Карамазову).

Не случайно появилась параллель между смертью матери Мерсо и его «вынужденным» преступлением. Что есть мать? Мать – это жизнь, без нее мы бы не появились на свет; это образ природы, которая ни о чем человека не спрашивает, а делает, повинуясь своим инстинктам. Мать человек любить обязан, потому что лишь от нее зависит наше существование и, даже отрываясь от нее, мы все равно чувствуем ее гнет. Отказ от чувств к матери, отказ от реакции на ее смерть – это, как мне кажется, подсознательный бунт героя против этой жизни, о которой его не спросили. И обвиняют потом героя не в эмоциональной бедности, а в этом бунте против силы природы. По правилам Мерсо не должен быть обижен на жизнь – но он обижен. Обижен самим фактом своего существования – и ничего не может с этим поделать. «Всё всё равно». Получается замкнутый круг, и единственное, что имеет смысл в нем – это смерть, избавление. Все обречены, все умрут. Зачем жить и бояться смерти? Зачем рождаться в муках и умирать в муках?

«Как же я не знал, что нет ничего важнее смертной казни и что, в общем, это единственно интересное для человека зрелище. Если я когда-нибудь выйду из тюрьмы, то непременно буду ходить смотреть, как отрубают людям головы».

С Мерсо дважды пытаются поспорить о том, что «всё всё равно». В первый раз с ним спорит религиозный следователь, пытаясь заставить Мерсо раскаяться. Позже появляется священник и призывает Мерсо обратиться к Богу, чтобы «там» обрести жизнь вечную. Мерсо сопротивляется. В его Вселенной все мертво, включая давшую жизнь мать. Спросить не у кого, и жизнь не вступает в диалог.

Но если все мертво, все безразлично и не имеет воли – то отчего Мерсо совершил преступление? Что это была за сила, что толкала его, управляла им, как куклой? Не это ли закономерный ответ того, против чего он внутренне бунтовал? А если так, то его «солнечный удар» – это наказание.

Очень жаль, что Мерсо так и не заплакал на похоронах своей матери.