4 Погребальный плач по казачеству

Роман Шолохова написан в любовно-беспощадной, нежно-ненавидящей манере. Как будто смотришь на лицо близкого человека и видишь все его изъяны: морщинки, прыщики, припухлости, седые волоски. А все же такое родное лицо!.. А все же некрасивое до того, что хочется отвернуться… А все же когда-то любимое…

Шолохов не утаивает недостатков казачества: пьянство, зверское отношение к женщине, безграмотность и душевную неразвитость. И в то же время он любуется тем, как ладно казаки работают, наслаждается их ярким и острым языком, восхищается их пением и умением держаться на коне…

В отличие от «Войны и мира», в «Тихом Доне» нет публицистических вставок, из которых мы узнали бы взгляды Шолохова на историю и его оценку происходящего. Но из самого материала и из коротких обмолвок автора вывод достаточно очевиден: казачество должно было проиграть в войне, потому что не было у них никаких идеалов, кроме крепкого хозяйства и жены с детишками.

"Тем была люба война на восстании, что под боком у каждого бойца был родимый курень".

"Чем дальше части ударной группы Шорина вторгались в землю Войска Донского, тем сильнее и ожесточеннее становилось оказываемое ими сопротивление."

"Непримиримую, беспощадную войну вел он <Кошевой> с казачьей сытостью, с казачьим вероломством, со всем тем нерушимым и косным укладом жизни, который столетиями покоился под крышами осанистых куреней".

А голодных, охочих до богатой земли, до чужого откормленного стада, было гораздо больше. Все как по учебнику: мотивация появляется тогда, когда чего-то не хватает.

Вторая причина проигрыша – то, что казачество возомнило себя отдельным народом. Не просто сословием, которым оно и являлось, но этносом. Все время упоминается «казачья кровь», проводится разделение: они, русские, «мужики» - и мы, казаки.

"И почти все - русские, казаков нету."

"Пути казачества скрестились с путями безземельной мужичьей Руси, с путями фабричного люда. Биться с ними насмерть. Рвать у них из-под ног тучную донскую, казачьей кровью политую землю. Гнать их, как татар, из пределов области!.."

Поэтому Григорий, олицетворяющий собой казачество как слой, мечется между красными и белыми и ни к кому толком не может прибиться. Потому что все казачество было – само по себе. Это отдельное сословие, которое живет на своей земле (земли Войска Донского, Войска Кубанского и т.д.), имеет определенную автономию, самостоятельность, на каком-то уровне выбирает себе глав (атаманов). И тут вдруг надо к кому-то примкнуть, к белым или красным, надо перестать быть отдельно!

Я копну чуть глубже и скажу мысль, которая возникла у меня при изучении истории Краснодара, где я сейчас живу (город был основан именно как казачья крепость). Казачество было странным сословием, этаким кентавром. С одной стороны, исторически их функция была в охране государства, защите границ, поэтому обязательно было умение ездить на коне, рубить шашкой и прочие армейские навыки. С другой стороны, они кормились сельским трудом, это и была их основная жизнь. Полумилорд, полукупец. Полувоенный, полукрестьянин.

Между красными и белыми – это еще и между военными и крестьянами. Казаки, по сути, были крестьянами, которые с определенной периодичностью отправлялись «на сборы» (в первой части книги, еще до войны, Григорий сначала идет на службу). От белых Григория воротит в том числе как от кадровых офицеров, он-то непрофессиональный военный. К «мужикам» казаки относились с презрением, ведь у тех совсем не было военных навыков.

Одна половина этого «кентавра» вступает в противоречие с другой:

"Мы - донские казаки! Чистых кровей, без подмесу! Наше дело - рубить... Нам все равно, кого рубить, лишь бы рубить"

"Надо было пахать и сеять. Земля звала, тянула к работе, и многие фоминцы, убедившись в бесполезности борьбы, тайком покидали банду, разъезжаясь по домам".

Рубить или сеять? Сеять: гипнотически манит земля.

Загордились казаки. Не знают они своей истории, не в силах поверить, что были просто беглыми холопами. Некогда бесстрашные, лихие казаки осели на землю, разжирели, высшей ценностью объявили не свободу, а богатый курень и сыто-пьяную жизнь.

"Над черной степью жила и властвовала одна старая, пережившая века песня. Она бесхитростными, простыми словами рассказывала о вольных казачьих предках, некогда бесстрашно громивших царские рати; ходивших по Дону и Волге на легких воровских стругах; грабивших орленые царские корабли; "щупавших" купцов, бояр и воевод; покорявших далекую Сибирь... И в угрюмом молчании слушали могучую песню потомки вольных казаков, позорно отступавшие, разбитые в бесславной войне против русского народа..."

Я не утверждаю, что «все так и было на само деле», но именно это «хотел сказать автор».

Казачество тихо сходит с исторических подмостков. Впереди – расказачивание, гибель сословия, утрата традиций. Останутся еще ряженые, будут носить папахи и шашки, но это уже будет только форма.

Что касается формы самого романа: мне показалось, что к последней части и сам автор устал. (Это подозрение подтвердилось, когда я узнала, что четвертая часть писалась после большого перерыва.) Шолохов хочет быть летописцем Нестором, зафиксировать каждый шаг, все даты, но это дотошное хроникерство второй и третьей частей утомляет. В последней книге перестает звенеть и искриться его язык, который так восхищал меня в первой части. Описания природы становятся похожи одно на другое, так же, как и описания боев. Персонажи прекращают развиваться и только топчутся на месте, с ними что-то происходит снаружи, но ничего не меняется внутри. Несмотря на прекрасную мысль одного из рецензентов, что эта форма адекватна происходящему и так же выматывает читателя, как гражданская война самого Григория, я считаю, что сокращение книги на четверть пошло бы ей на пользу.