3 Сбивчивая историческая полифония: про революцию, жизнь советской элиты и крах империи

Так и не поняла, почему этот огромный кирпич, написанный в лучших традициях википедии, угодил в "бестселлеры и мастриды". Слезкин проделал безусловно колоссальную работу над материалом, и объем информации представлен запредельный, но всё же этого как-будто недостаточно, чтобы книга стала именно тем большим, на что претендует.

Сквозной нитью через хаотичное нагромождение тем и источников идет главная концептуальная мысль: большевизм — это милленаристская секта (а подробнее про религию вообще и милленаристские секты в частности можно прочитать тут же в огромной отдельной главе). В пользу этой идеи используются любые намеки на возможность подтянуть библейские ассоциации; кроме явных параллелей (типа коммунизм - "обетованная земля, текущая молоком и медом", жертвы террора - козлы отпущения и т.д.), по поводу и без в тексте вворачиваются многозначительные и красивые ветхозаветные обороты, преимущественно одни и те же — "имеющий уши да услышит", "не прейдет род сей, как все это будет", "как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст моих" — очевидно, в задумке это должно производить какой-то сильный эффект, но из-за неуемной частоты быстро начинает раздражать.

Впрочем, этот риторический прием касается не только Библии. Любой "удачный", с точки зрения Слезкина, выхваченный чужой оборот ("книгу нужно проверять жизнью, а жизнь — книгой" Свердлова, "но не двойственность, а синтез" Кольцова и т.д.) обрекается на бесконечное цитирование.

Где-то с середины книги начинает звучать еще одна основополагающая мысль: о том, что "революция не убивает своих детей, революцию убивают дети революционеров" (эта фраза тоже очень нравится Слезкину, и он часто ее повторяет).

Что хорошего в "Доме правительства" — масса интересных сквозных персонажей, чьи истории разворачиваются через всю книгу, от революционных кружков, сибирских ссылок, юношеских идеалов, гражданской войны, строительства империи до арестов и гибели (в основном) в годы террора. Судьбы героев постоянно переплетаются, хотя от их количества и сложных взаимосвязей порой можно и запутаться.

Лучшие моменты книги — когда автор заимствует голос у реальных творцов и деятелей эпохи, цитируя их часто целыми страницами: талантливых Андрея Платонова и Александра Воронского, феерической жены чекиста Сергея Миронова Агнессы Агриропуло и других. Но здесь же скрывается и другая проблема: не все линии и герои, выбираемые для обстоятельного цитирования, равнозначно интересны, и в итоге порой на десятки страниц разворачиваются зубодробительно увлекательный подробный пересказ какого-то партийного заседания/съезда, патриотичных мемуаров партийных вдов или дневников одаренного советского школьника, чья судьба потом будет упомянута очень вскользь.

Из-за этого огроменная книга читается неравномерно: где-то чрезвычайно увлекательно, где-то совсем наоборот. Многое остается в памяти, обилие исторической информации время от времени действительно складывается в эдакий концептуальный пазл, но, кажется, сократи объем книги на четверть, на треть — и она от этого только выиграет.