3

Я не знаю, какому редактору пришла в голову "гениальная" мысль украсить обложку к этой книге лицом утонченной красотки Одри Хепберн. Тем более она к ней не имеет никакого отношения. Хотя что это я, конечно, понимаю - приманить читателя. Так вот сразу предупреждение для людей вроде меня: обложка книги мало сочетается с содержимым. Если сочетается вообще.

А содержимое... чудовищное. Так что, потенциальный читатель, будь готов. Наградой будет послевкусие в виде плохого настроения. Что там еще у нас есть в наборе? Печаль, уныние, раздражение, злость - да-да, вот все это в одном флаконе. Мерзопакостное ощущение, я вам скажу. Но продолжим.

Вступление тут довольно бойкое. До момента описания жизни Лилии в Италии мне все очень нравилось. Чувствовалось незримое присутствие автора с его стремлением вытащить на свет нечто не слишком чистое и некоторым образом выстирать высмеять это. Не забываем, что книга написана в 1905 году, а действие происходит в Великобритании примерно тамошнего времени. Хотя нам живописуют не столько эту страну, сколько другую - Италию. Точнее, перед нами разворачивается битва этих стран. Настоящее сражение. С кровью. И жертвами.

А вот когда вступаешь на зыбкую почву итальянской жизни Лилии, уже начинаешь понимать, что авторская задумка, возможно, не будет такой, какой представлялось изначально. То есть что перед тобой не легкая комедия положений какая-нибудь, а вполне себе драма. Причем, жесткая.
В ней есть очень и очень много: пороки, скверные привычки, тайные грязные желания, недостатки образования, непросвещенность, глупость, ханжество, религиозный фанатизм, оглядка на чужое мнение, чопорность, попытка выдать пустое за полное, бездушие, холодный расчет и много чего еще. Я не оспариваю факта, что книга глубокая и вдумчивая. Она может занять достойное место среди другой классики, такой же глубокой и вдумчивой. Но в то же время понимаю, почему не заняла.

Языковой барьер подчас приходится как нельзя более кстати, ибо пропускает лишь хорошее. Если же выразить это по-иному, менее цинично, - мы бываем лучше, когда говорим на свежем, новом для нас языке, чьи слова не загрязнены нашей мелочностью или пороками. Филип по крайней мере, говоря по-итальянски, жил добрее и лучше, так как итальянский язык располагает к доброте и ощущению счастья. Филип с ужасом думал об английском языке Генриетты, у которой каждое слово было жестким, отчетливым и шершавым, как кусок угля.

Ответ на главный вопрос: куда же все-таки боятся ступать ангелы, читатель получит в финале.