5 Любовь ли?

Вот что я называю «прокатиться с ветерком». Не возлагать надежд, просто приняться за чтение, ибо обложка примелькалась да так и прижилась на сетчатке глаза, а потом осознать всю серьезность ситуации среди ночи на трети романа… Разумеется, предварительно договорившись с самой собой на пару страничек перед сном. «Фабьюлон Биневски» ворвался в мою жизнь стремительно и шумно: окружил конусами цветастых шатров, предлагающих незадачливому зрителю диковинку, огнями возведенных вручную аттракционов, ритмом шкатулочных песенок и ароматом попкорна… С первых страниц принял в свои объятья и не отпустил ни в привычной домашней неге, ни под мерное девятичасовое гудение чартера, прокладывающего воздушный путь к мечте. Подобную ли книгу стоит брать в отпуск, к соленому бризу и выбеленному солнцем песку? Сильно сомневаюсь и ни капли не жалею.

И сколько бы вас не привлекала яркая картинка, то и дело возникающая в уме при упоминании бродячего цирка, знайте, в этом романе нет ничего разухабистого, шального, вздорного. Искру безудержного веселья здесь так же невозможно найти, как и в несовершенстве человеческого тела, как и в увечии.
Бродячий цирк перешел во владение Алоизию Биневски, или попросту Алу, от отца едва ли не в полном упадке. Кто знает, сумел бы он возродить семейное детище, если бы однажды в цирке не появилась Хрустальная Лил! Изящная платиновая блондинка Лил очаровывала восторженную публику тем, что была гиком, жемчужными зубками перекусывала шеи индюшкам. Разве мог Ал упустить такое сокровище? Скоро за торжественным венчанием в семье артистов Биневски появились дети… Арти, Элли и Ифи, Оли и Цыпа – Водяной мальчик, кисти и стопы которого растут из туловища, наподобие тюленьих ласт; сиамские близнецы с одной парой бедер и ног, виртуозно играющие на пианино в четыре руки; карлица-горбунья и почти нормальный малыш, владеющий телекинезом.
Вздохнули? Прониклись сочувствием к безутешным родителям? Бросьте! Дети Биневски были любимыми причудками Ала, розами в безумном селекционном саду его сознания, а уродства – не горьким ударом судьбы, а вполне продуманным ходом по возрождению цирка. Вынашивая младенцев, Хрустальная Лил употребляла разные запрещенные вещества, от наркотиков до радиевой диеты, и добилась немалого успеха на радость себе, Алу и публике, вечно жаждущей хлеба и зрелищ. Непростую историю бродячего цирка Биневски до финального его аккомпанемента нам поведает Олимпия, карлица-альбинос, единственно дожившая до настоящего времени. Трагедия нынешняя и трагедия минувшего переплетутся плотным жгутом, а читателю лишь предстоит проследить за стремительным разворотом сюжетных линий, нырнуть с головой в невероятную болезненную литературную зыбь.
От этой книги меня крепко потряхивало, знобило и саднило. Традиционно общество осуждает курящих, пьющих, гулящих будущих матерей… С какой же меркой подойти к Алу и Лил Биневски, пытаясь не то что принять, но хотя бы понять их садистко-селекционный подход к собственным детям? Какой довод может служить оправданием людям, намеренно лишившим своих детей нормальной жизни и при этом похваляющимся своей якобы нормальностью? Боже мой, да одно только существование Яслей в цирке чего стоит! Понимали ли Лил и Ал, что даже окружив своих причудков-малышей родительской заботой, они воспитали глубоко несчастных людей? Одарили каждого личной трагедией. Я намеренно говорю о родительской заботе, а не любви, ибо истинной любовью для этих двух безумцев всегда был цирк.
И потому нет ничего удивительного в том, что Артуро, Арти, Водяной мальчик вырос эгоистом, способным на любой гнусный поступок, а с обретением своей философии стал и вовсе чудовищем. Ифи и Элли уже изначально лишены права выбора, своей личной, а не совместной жизни. Оли и Цыпа страдают от недостатка внимания и любви, а потому и очевидно становятся жертвами Арти по собственному желанию. В определенном смысле для меня было приятным открытием, что в финале Оли все-таки решилась на месть, поступила как мать, а не как жертва любви, вечно ищущая тепла и участия. Роман имеет два самодостаточных временных пласта, но я говорю лишь о прошлом, наверно, в силу того, что оно больше меня захватило… Скажу лишь, что в моем восприятии мисс Лик есть ни что иное как современное перевоплощение Артуро, дитя его философии. Новая вариация и страшное перерождение. Минуй нас, боже, встреча с подобными людьми.
Сказать, что в эмоциональном плане роман меня вымотал, не сказать ничего. Гнев, ненависть, отчаяние, жалость, брезгливость, грусть – спектр получился богатым на оттенки. Кэтрин Данн создала образы, к которым нельзя привязать только одно чувство. Неизбежно презрение к Арти мешалось у меня с жалостью (пусть и в минимальных пропорциях), сострадание к Оли с отвращением (не смогла я принять ее жертвенную любовь к брату), сострадание и симпатия к близнецам с непреходящей брезгливостью (не правда ли удивительно, что заботливые родители не заметили ночных визитёров собственных детей?) и, пожалуй, только чистое сострадание к Цыпе, мальчику, способному уберечь от боли любого, но не себя.