3.5 Развесистая клюква и Изюм.

Дежавю. Мое проявление любви к «Русской канарейке» в исполнении автора было безграничным. И думала, только для Леона Этингера эти особые интонации и модуляция голоса, выражения. А голос то у автора то один и вариации исполнения не беспредельны. Но было обидно про какого-то ханурика теми же приемами и теми же интонациями. Еще раз говорю, великая вещь привычка, обуркалась, впечатление сгладилось. Дежавю же касаемо других пунктов осталось и об этом позже.

На первом месте в книге – мастерство разговорного жанра. Дина Рубина большая мастерица сказать так много и так … ни о чем. С легкостью из-под ее пера извергаются водопады цветистой клюквы, образов, побасенок, анекдотических историек. Тонны словесной воды, обрушивающейся, уносящей за собой и утекающей сквозь твои мозги. Могу отвечать только за себя, как среднестатистического читателя: не могу охватить, удержать всю широкую географию мест, наличие множества второстепенных персонажей. Шквал информации отвлекал и распылял внимание. Я любитель более конкретных вещей.

Всё же, скелет конструкции вырисовался. Далеко не сначала, потому что в начале я преодолевала стойкое отторжение к Изюму – такому сборному чудесатому персонажу, который, я уверена, есть в каждом поселении, мужичок-затейник, куралесник, враль, встретишь его и не знаешь, как отбиться. Поэтому отбивалась, чем смогла, а чаще выбирала – не слушать. Хорошо обнаружилась связь между главными лицами, а главных лиц было трое: Изюм, Надежда, Аристарх. С появлением Надежды слушать стало намного приятнее. Повествование было рванным и путанным, то забегало вперед, то откатывалось назад. Главы об Изюме были вначале, после стали чередоваться с главами о Надежде. Надежда – мое спасение, про нее намного интереснее. Вишенкой на торте зафиналил первую книгу Аристарх. Местами встречались самородки, замечательные зарисовки, поэтому трудно выловить оценку-отношение к книге. А финальная легенда семьи Бугровых – чудесная, захватывающая дух, история.

Я читала далеко не всё у Рубиной. И мне нравились ее произведения неповторяющимися и непересекающимися сюжетами. Именно здесь почувствовала ограниченность в приемах, какими пользуется автор, повторы и повторы. Ощущение – это было. Завязка на музыке, на каких-то семейных преданиях, разбивка на три книги – искусственная кстати, даже словечки у нее перешли из цикла в цикл, особая дань евреям (что немудрено, но как-то уже напрягает). А главная удача предыдущего цикла «Русская канарейка» – каждая книга в ней обособленная, здесь же разрыв явно неуместный, прерванное содержание. Пойду дальше не откладывая.