4

Книга-марево, книга-ощущение-когда-смотришь-через-прикрытые-глаза-лежа-на-солнце-летом. Можно увидеть много чего, иногда реального, иногда нет. Можно много чего не заметить, проигноировать. Но ощущение остается - нет ничего, кроме этого момента и струящегося света. В таком состоянии, наверно, легче понять другого человека, а может, и не только человека, но и других существ - а ведь мы так мало внимания обращаем на них!

Свет переливается в их перьях во время полета; от желтого тепла внутри клювов, которые птенцы открывают в гнезде среди чащи, нас пронзает дрожь любовной общности. А люди считают птиц мелкой деталью, этакой движущейся декорацией, и едва удостаивают вниманием — между тем как, оказавшись вместе с такими земными чудесами, они должны всю свою жизнь посвятить единственной цели: вспоминать выпавшее им счастье.

А ксендз Монкевич — не планета ли он? Наверное, да — для бабочки, которая вьется над клумбами и с настурцией и резедой. Лысина блестит, и кто знает, какие зрительные наслаждения доставляет бабочке ее верхушка, преломленная во множестве бабочкиных глаз. Всего несколько дней жизни — но нельзя сказать точно, не вознаграждается ли она за эту мимолетность недоступным нам экстазом форм и цветов.

Где находится долина Иссы? Растет ли там дуб, который Томаш посадил, уезжая оттуда? Для Томаша (и для нас) эта долина будет связано со всеми теми эмоциями, что приносит детство и взросление. Для нас еще, частично, она будет являться историей других людей. Историей и местом, где католичество соперничает с язычеством, паны с крестьянами, Польша с Литвой, любовь к природе с охотой, безумие с жестокостью. Томаш растет, задается вечными вопросами, и все это происходит в обрамлении людей, его окружающих – как же иначе, ведь наш опыт формирует нас.

У Томаша есть дед – он пан, но для пана он необычен, больше всего любит растения, но и договариваться умеет. У него не так выражена высокомерность рода, как, например, у бабки (которая при этом ведет себя совершенно не по этикету) или у тетки. Томаш вообще терпеть не может быть где-то в обществе, где надо вести себя не так, как хочется, где люди ведут себя неестественно, и все эти взрослые замашки...

Томашу не интересны взрослые дела, и его жизнь трудно было бы привязать к конкретному времени – только вот родители не могут вернуться за ним из-за политической ситуации, да идет постепенное раскулачивание на фоне, эти мимолетные упоминания современности. Но лес, поле, костел, дом, река – все кажется таким вечным. Но мир меняется, и Томашу придется в нем разобраться, может быть, чуть позже, несмотря на то, что он всего лишь мечтает о мире природы, где первозданная чистота. Но реальность настигает всех:

Если принять теорию, что фрачки и чулки чертей свидетельствуют об их симпатии к XVIII веку, то земельная реформа, состоящая в том, чтобы отбирать землю у одних и давать другим, должна выходить за пределы их знаний. Наверное, черт, наблюдавший за Бальтазаром (так ворона ходит вокруг раненого зайца), вынужден был изучать этот вопрос по долгу службы. Значит, придется и нам рассмотреть его — тоже ради точности, на минутку.

У Томаша есть три периода дружбы, и все они для него знаменуют разные этапы. Он задается многими вопросами, ка ки другие герои книги - что такое добро и зло, что такое бог и что такое вера. Что такое мы?

И Томаш вместе с ней погружался в безмолвие земляных пластов, где скользят камешки и черви прокладывают себе ходы; теперь и он превращался в груду истлевших костей, жаловался устами Магдалены и открывал для себя те же вопросы: почему я — это я? Как это возможно, что, обладая телом, теплом, ладонью, пальцами, я должен умереть и перестать быть собой

Томаш не верит, что они могут находиться в двух разных мирах, ибо считает невозможным, чтобы Магдалена была осуждена на вечные муки. Осуждены, наверное, только люди, не вызывающие ни в ком сочувствия и любви.

Мир природы занимает в книге огромное место, и он показывает нам нашу жизнь с другой стороны. Или с той же?

Обязанности и удовольствия делятся не поровну. Одетый в роскошные перья селезень предпочитает одиночество скучному высиживанию яиц и заботе о потомстве. Утка лучшие месяцы года — май, июнь и июль — либо лежит, распластавшись на гнезде, либо, потом, всюду таскает за собой вереницу — крякающих существ, а быстрота ее движений сдерживается последним звеном цепочки, с трудом перебирающим лапками.

Ну и основной, наверно, вывод Томаша:

Утки не знали, что совсем рядом есть рай, где можно нырять в теплой воде, полной водорослей, широких листьев на сонной поверхности и потайных мест в камышах. Глядя на эти плоские чавкающие клювы, на их мины (эти опухшие щеки), Томаш сочувствовал их смешной ограниченности. Что может быть легче, чем отправиться на озеро? Они добрались бы до него за десять минут. Свою смутную философскую мысль он окончательно выразил лишь несколькими годами позже. Люди несчастливы. Совсем как эти утки.

Где-то рядом есть озеро, которое принесет нам счастье. Но мы можем о нем не знать.