5 "...нет хуже провинциализма высшего общества".

- Москва-то, Москва-то, матушка белокаменная, -- сказал Петр Иваныч, протирая утром глаза и прислушиваясь к звону колоколов, стоявшему над Газетным переулком.
Ничто так живо не воскрешает прошедшего, как звуки; и эти колокольные московские звуки, соединенные с видом белой стены из окна и стуком колес, так живо напомнили ему не только ту Москву, которую он знал тридцать пять лет тому назад, но и ту Москву с Кремлем, теремами, Иванами и т. д., которую он носил в своем сердце, что он почувствовал детскую радость того, что он русский и что он в Москве.

Неоконченный роман Толстого, ставший в итоге повестью. Причем повестью прекрасной, глубокой, красивой, написанной тем самым толстовским языком с предложениями на полстраницы и развернутыми детальными описаниями. А какой здесь интересный и завораживающий сюжет! Мне, по крайне мере, подобного еще читать не доводилось. Возвращение после ссылки на родину, в Москву. Петр Павлович Лабазов, вместе со своим семейством (женой Марией, дочерью Софьей и сыном Сережей) возвращается из Сибири. Радость встречи с близкими и знакомыми, родные места и люди, восторг, опьянение столицей и , наверное, толика грусти от того, как сильно все переменилось за время его отсутствия. Действие происходит в произведении в 1856-м году, и, возможно, здесь есть даже сожаления (и опасения): а не напрасно ли все было? Так ли нужен был тут бунт 1825-го года, из-за которого вся жизнь пошла совсем по-иному...Исправил ли тот бунт что-то в обществе, повлиял на что-то (кроме как на жизнь бунтовщиков, сосланных в холодный край)? Кому это было нужно? И как дальше жить?...

"Помните ли вы это радостное чувство детства, когда в ваши именины вас принарядили, повезли к обедне, и вы, возвратившись с праздником на платье, на лице и в душе, нашли дома гостей и игрушки? Вы знаете, что нынче нет классов, что большие даже празднуют, что нынче для целого дома день исключения и удовольствий; вы знаете, что вы одни причиной этого торжества и то, что бы вы ни сделали, -- вам простят, и вам странно, что люди на улицах не празднуют так же, как ваши домашние, и звуки слышнее, и цвета ярче, -- одним словом, именинное чувство. Такого рода чувство испытал Петр Иваныч, возвратившись из церкви.
Вчерашние хлопоты Пахтина не пропали даром: вместо игрушек Петр Иваныч нашел дома уже несколько визитных карточек значительных москвичей, считавших в 56-м году своей непременной обязанностью оказать всевозможное внимание знаменитому изгнаннику, которого они не хотели бы видеть ни за что на свете 3 года тому назад. В глазах Шевалье, швейцара и людей гостиницы появление карет, спрашивающих Петра Иваныча, в одно утро удесятерило их уважение и услужливость.

Размышлений этих автор нам не приводит, но очень наглядно нам показывает удивительный контраст. Лживость, лицемерие нравов, царящих в высшем обществе, когда человек приобретает вес лишь с чином; сплетни, слухи, пересуды, обсуждающие за глаза эту семью, этих людей, столько переживших на своем веку (надо полагать, много переживших: Мария, жена Петра, родила прямо в дороге; Петру пришлось работать в руднике...) - как это мерзко, противно, убого; и даже встреча с сестрой превращается в какой-то фарс (ну не так должны встречаться, на мой взгляд, родные люди после многолетней разлуки!) И вместе с тем радость и восторг от возвращения.

"Все это были именинные подарки для Петра Иваныча. Как ни испытан жизнью, как ни умен человек, выражения уважения от людей, уважаемых большим числом людей, -- всегда приятны. Петру Иванычу было весело на душе, когда Шевалье, изгибаясь, предлагал переменить отделение и просил приказывать все, что было угодно, и уверял, что он за счастие почитает посещение Петра Иваныча, и когда он, пересматривая карточки и опять бросая их в вазу, называл имена графа С., князя Д. и т. д"

Роман неоконченный, и потому мы, читатели, никогда не узнаем, наверное, о том, как сложилось все в итоге в Москве у Лабазовых. Как они свыклись с увиденным, как их принял свет, когда первые впечатления поутихли, как они нашли себя, свое место в шумной, полной блеска и огней Москве после холодной заснеженной Сибири. Мы никогда этого не узнаем...(Ох, не люблю я все-таки книги с открытым финалом и неоконченные произведения; люблю завершенность, четкость и определённость).

Но вот момент прибытия автором описан потрясающе. Характеры и образы светских лиц очень зримые и узнаваемые. Язык великолепный. Очередное открытие классики, всегда такой современной и всегда такой живой)) 5/5

"Говорят о провинциализме маленьких городов, -- нет хуже провинциализма высшего общества. Там нет новых лиц, но общество готово принять всякие новые лица, ежели бы они явились; здесь же редко, редко, как теперь Лабазовы, признаны принадлежащими к кругу и приняты, и сенсация, производимая этими новыми лицами, сильнее, чем в уездном городе".