4.5 Форельные ручьи по $6,50 за фут в пределах первой сотни

Думаю, все началось с того, как один человек, зарабатывая на продаже рождественских елей, купил золотое перо и вручил его автору, который мечтал написать роман, заканчивающийся словом "майонез". Если открыть последнюю страницу "Рыбалки в Америке", то увидишь, что последнее слово в нем - "маёнез". Ну, допустим, перо оказалось не настолько золотым. Как и сама форель - скорей серебряная. И продавец рождественских елей (а может и сосен) не подбирал экземпляр, который подошел бы к гробу умершей, последней волей которой оказалась такая просьба...

Но в этом романе все именно так. Вернее - в обоих. События происходят в стране множества ручьев, в которых плещется форель и плавают сосновые иглы. В "В арбузном сахаре" реки могут быть и в дюйм шириной, и через нее уже прокладывают мост, а в "Рыбалке в Америке" существует магазин, где эту самую рыбалку можно купить, а форельные ручьи измеряются только длиной при ширине, определенно находящейся между пятью и одиннадцатью футами. Но в первом романе не везде водилась форель - везде росли разноцветные арбузы. И был акведук, хотя вокруг было достаточно воды. Во втором романе ты покупаешь рыбалку в Америке в виде форельного ручья, добавляешь к ней птиц и животных, а бонусом получаешь насекомых. Их ты тоже посмотришь в магазинных рядах среди рубероида и унитазов, только на них не окажется ценника.

Рыбалка в Америке - это еще и твой друг, с которым ты ведешь регулярную переписку. И безногий мужик, пускающий ветры под памятником Бенджамина Франклина. В объявлении о его поисках сказано, что его специальность алкаш. Рыбалка в Америке - это коммунистические лозунги, люди с которыми захватывают мир: "КОРОЛЕВСКИМ ЧЕРВЯМ - ДА! МБР - НЕТ". Можно одеться в костюм рыбалки в Америке, и никто не узнает, что ты головорез. А еще можно написать в апреле надпись мелом на каждом первоклашке "Рыбалка в Америке". И когда надпись наконец сотрется с формы тех, чью одежду решили просто отряхнуть, наступит осень.

Однажды увидев парад Рыбалке в Америке, ты заметишь транспарант "ИСААК УОЛТОН НЕНАВИДЕЛ БОМБЫ" и одновременно вспомнишь те пасторали, которые он описывал под песни молочниц автор 17 века, и те антипасторали, выслеженные по кучам овечьего дерьма, пока тебя не накроет взрыв овец, погоняемых пастухом, похожим на Гитлера. Рыбалка в Америке - это истории людей, живущих у ручьев своими жизнями, сложенными из недавнего прошлого, вытянувшего чуть более давнее прошлое в современность. Среди рыбацких снастей в одном из домов ты найдешь целую эпитафию Рыбалке в Америке. Это тетрадь, в которой в течение семи лет велась статистика упущенных форелей и ни одной пойманной. Эпитафию автор передает тебе. Ну, ты же такой же рыбак, верно?

Впрочем, если ты оказался в мире романа "В арбузном сахаре", это не пригодится. Пригодится умение лепить из этого самого сахара всё, что возможно, смешивать его в правильных пропорциях с форельным маслом и специями для освещения, или вспоминать искусство производства арбузносахарного стекла и древесины... Арбузы бывают разных цветов, и сахар, соответственно, разный. Например, черный - тихий, и часы, сделанные из него не тикают, потому показывают одно время.

Если "Рыбалка в Америке" начиналась с описания обложки, а заканчивалась "маёнезом", то "В арбузном сахаре" тоже затрагивает личность автора с чудным именем:

"Если ты вспомнишь о том, что произошло очень давно: кто-то задал тебе вопрос, а ты не знал ответа. Это мое имя.
Или кто-то попросил тебя что-то сделать. Ты сделал. Тогда оно сказало, что ты сделал все неправильно. - "Прости ошибся", - и тебе пришлось делать что-то другое. Это мое имя.
Или ты ел что-то вкусное и на секунду забыл что, но продолжал жевать, потому что знал, как это вкусно. Это мое имя.
Или тебе было плохо, когда она тебе все это рассказала. Неужели она не могла поговорить с кем-то другим - с тем, кто лучше понимает в таких делах. Это мое имя."

Роман своей символикой полностью напоминает имя автора, ведь оно - сиюминутное ощущение при полном забвении. Серый сахар в описываемом мире может оказаться пеплом, золотой - опилками, сахар для стекла - песок... В этом мире сожгли книги, но существует место, названное Забытыми Делами (в отличие от Арбузных Дел), где из забытых вещей гонят виски и напиваются им. Девушка, с которой у автора были отношения, зависла в Забытых Делах, оставляла ему записки и всегда напоминала о себе, наступая на скрипучую доску моста. Автор не хоте вспоминать и наслаждался любовью той, которая не водится в Забытых Делах... История ясно и откровенно читается сквозь довольно странные описания арбузного мира.

Жители Смертидеи забыли о смерти, несмотря на знание названия места своего обитания. Когда-то их врагами были тигры, но их истребили. Родителей автора тигры съедали на его глазах и параллельно помогали с арифметикой - родители не нужны, не нужна память о прошлом. "Америка социализируется", - сказано в "Рыбалке в Америке". И это про ту же страну ручьев и рек. В этой стране стоят памятники овощам - картофелина, фасолина, морковка... Знающий читатель вспомнит еще с десяток огромных предметов, располагаемых вдоль американских трасс. А еще здесь есть акведук, в стране рек и ручьев. А автор, занимаясь написанием книги, пытается колокол слепить. Мне показалось, или "акведук" - забытая колокольня? Колокол, кстати, у него так и не вышел. А в параллельном романе Бротигана умирает Хэмингуей. Даже его друг, Рыбалка в Америке, не упомянул об этом, хотя наверняка знал.

В результате получаешь очень интересный портрет страны пролетариев, верящих в коммунизм больше властей, официально объявляющим им войну. Они проходят в школе Кубу и ожидают, что на предупреждениях будут надписи на русском, но там - только английский и испанский. Рыбалка - "гандийский ненасильственный троянский конь". "Арбузный сахар" дополняет портрет современности отсутствием в ней настоящей традиции и похоронами настоящего христианства, которое гротескно изображено в "Рыбалке" гробом с рождественской елкой. А Смертидея в другом романе Бротигана сравнивалась с рождественской игрушкой. Рождество сопутствует очень неприятная смерть. И как будто это правда была христианская идея, и как будто это было обращение к языческому зимнему карнавалу, и как будто это было про американскую традицию, которой все равно чем быть прямо сейчас: в любом виде она - сегодняшняя.

Одни персонажи страны ручьев придумывают лимонадный ритуал, другие - оставляют сортир памятником хорошему мужику, который его поставил для единственно собственной задницы. В стране рек и ручьев в Забытые Дела уходят напиваться и быть злыми на тех, кто уже не может слепить памятник. Забыто все. Но на обложке - Бенджамин Франклин. Помнит ли кто-нибудь, что на стодолларовой купюре не изображен президент США?