5

Уоллес Стивенс в Советском Союзе был известен главным образом потому, что ему из-за литературных разногласий сломал руку Эрнест Хемингуэй. Ладно - сломал, ещё и рассказал об этом подвиге в мемуарах. Велика доблесть, Уоллес Стивенс был старше своего победителя на двадцать лет... К тому же, какие у них могли быть литературные разногласия, они работали в непересекающихся плоскостях. В общем, если вы разочаровались в Хемингуэе и хемингуэевских способах преодолеть маразм всего сущего, Уоллес Стивенс открывает вам двери восприятия, удачно замаскированные под книжную обложку.

Вы сначала прочтите содержание, как список кораблей, хоть до половины. Какие заглавия! "Монокль моего дядюшки", "Здесь изображена дама святая Урсула и ея 11000 дев", "Император пломбира", "Разочарование в десять часов", "13 способов нарисовать дрозда", "Необъяснимая приятность кружения", "Кролик повелитель духов", "Подвздошный голубь", "Диалог св. Иоанна и его поясницы". Он не фантазирует, этот богатый толстяк из дома с мраморными колоннами, он этими образами живёт и дышит. Он действительно знает, о чём святой Иоанн разговаривал со своей поясницей и как нарисовать дрозда тринадцатью способами. Он знает, как мыши танцуют на главной площади вокруг памятника тирану и покрывают бронзу шевелящимся ковром своих пляшущих телец. Он пишет монологи дерущихся карликовых петухов, кроликов, могильных червей. Он не боится.
И что ещё импонирует любому - ну, почти любому - послесоветскому читателю - Стивенс совершенно не склонен обсуждать общественную проблематику. Он умилительно аполитичен, Великая Депрессия, Перл-Харбор, Хиросима мелькнули мимо вроде (вроде!) незамеченными: пакет с дохлым котом, стёртые шины важнее. Надо быть особенным, а не притворяться им, чтобы в 1942 году зимой писать "Тарелку с персиками в России" по мотивам Серова, возможно. Внимание, февраль 1942 года, сегодня или завтра умрёт от голода на Васильевском острове мой прадедушка:

Всем телом я чувствую эти персики,
Обоняю их и осязаю. Кто я?
Я поглощаю их, как анжуйцы
Поглощают свое Анжу. Я их вижу,
Как юный любовник видит крыжовник,
Как темный испанец треплет гитару.
Кто я? Конечно же, я тот русский,
Тот издыхающий зверь, тот изгнанник,
Для кого колокола отзвонили
В сердце. Персики круглы и румяны —
Ах! и так же мохнаты, как твой тулупчик.
Мягкие, податливые, полные сока,
Они сияют красками нашей усадьбы,
Летом, росой, ясной погодой.
Они наполняют комнату миром.
Окна открыты. Солнце пронзает
Занавески. Даже слабое их колыханье
Раздражает. Кто знал, кто мог думать,
Что судьба нас оторвет друг от друга —
Как эти персики на тарелке?

По поводу перевода Григория Кружкова, который модно ругать. Я читала в оригинале и не могу не поклониться переводчику в ноги. Он сама точность: без буквализма, буквально ход мышления Стивенса всё одно не передать, а с заботой, с неподдельным уважением к первоисточнику. "Сова в саркофаге" - это книга для всех, кто интересуется поэзией. Читать её можно двумя способами: вдумываясь в каждое слово иль принимая всё написанное, как оно есть. Как бентамок, кроликов, и могильных червей, и персики на тарелке.