5 Homo homini lupus est

Ну что сказать, в этом романе Эмиль Золя вволю порезвился в жанровом поле. Потому что тут смешалось очень многое: и криминальная драма, и любовно-романтическая линия (и не одна, к тому же), и психологический триллер, и приметы детектива имеются, и глубокое социально-психологическое исследование, причём как проникновение в глубины личности человека, одержимого маниакальной жаждой убийства, так и исследование и описание нравов французского общества, представители которого в романе стоят на разных социальных ступенях, от практически высшей (ну, разве что дворянство сюда не вошло) и заканчивая простыми рабочими и служащими железной дороги.

Хитрец Эмиль Золя дал своему роману очень говорящее название «Человек-зверь». И понятно, что в первую очередь он имел ввиду… хм… а кого именно в первую очередь?
Молодого машиниста паровоза Жака Лантье, который эпизодически испытывает практически необоримую жажду убийства? Казалось бы да, чего тут думать, это именно он!
Но как раз при самой простой попытке думания понимаешь, что и господин Рубо, легко совершивший жестокое умышленное убийство бывшего любовника своей супруги, от этого определения недалеко ушёл, а может быть даже и ближе к нему стоит, нежели Жак.
А господин Гранморен, тот самый, который когда-то целенаправленно взрастил сиротку Северину, однако не из человеколюбия, а только для того, чтобы с раннего её девичества растлить её, вовсю удовлетворять свою похоть и в конце-концов превратить свою воспитанницу в любовницу — разве это не звериный поступок, да даже не поступок, а именно длящийся образ жизни?
А господин Мизар, длительное время травящий свою жену ядами — ну чем вам не зверь в человеческом облике?
А Флора, милая девушка Флора, которая отвергнута Жаком и в приливе ревности устраивает крушение пассажирского поезда, чтобы погубить и Жака и его любовницу Северину, а вместо этого гибнут ни в чём не повинные люди, пассажиры поезда — разве это не признаки зверства, присущего и ей?

И потому становится понятно, что Эмиль Золя, определяя название роману, имел ввиду гораздо более широкое и глубокое его толкование. В ком из нас, читателей, не сидит порой этот самый зверь? И насколько каждый из нас способен полностью его контролировать и не выпускать из недр своего «Я»?

Однако вернёмся к роману. Мне кажется, что такой оттенок роман имеет ещё и потому, что в воздухе в годы написания романа не то, что пахло войной, а она, война между Францией и Германией, уже на тот момент состоялась. И вот это военное состояние общества как раз и ощутимо повлияло на сам сюжет и на те событийные ходы, которые применил Золя в этой книге. По крайней мере, финальная сцена мчащегося никем не управляемого поезда с пьяными солдатами, едущими на войну, с этим «пушечным мясом» (сам Золя в тексте романа употребляет этот термин) как раз максимально точно соответствует тому военному состоянию общества, которое оно, это общество, только что пережило.

Наконец, пожалуй, последняя линия, которая была интересна и заслуживает упоминания — линия детективного расследования совершённых в романе убийств. Поскольку Эмиль Золя сразу обозначает нам личности преступников, то крайне интересно наблюдать за тем, как изощрённо работает ум следователя и как практично и целесообразно ведут себя судейские начальники — важна не сама истина, а важны те последствия, которые непременно наступят, если вскроется вся нелицеприятная правда о господине Гранморене, и потому о чём-то умалчивается, что-то искажается, что-то недорасследуется, а в конечном итоге под суд (и, видимо, на гильотину) уходит вообще никак не замешанный ни в одном убийстве Кабюш.

На мой взгляд, пока это самый остросюжетный роман Эмиля Золя из ругон-маккарского цикла.